Нация рассеянных
Я нахожусь одна в стеклянной кабинке, окруженная вращающимся потоком из фрагментов диалогов, обрывочных сведений и сталкивающихся линий повествования. Это игра, рассчитанная на меня одну. Внутри кабинки находится кофейный столик, два стула, искусственная ромашка в вазе и компьютер Мак. Еще я слышу два тихих голоса на фоне звуков чашек и ложек, которые похоже доносятся с другого столика. Мужчина и женщина, завязавшие кибер-амуры, тайно переговариваются друг с другом, опасаясь своих супругов. Ожил и Мак, передавая мгновенные сообщения из чата: виртуальный шепот других кибер-любовников. Я слушаю и читаю как две пары одновременно, онлайн и оффлайн, беседуют о том, насколько кибер-любовь реальна, насколько она может оказаться ущербной. Параллельные сценарии взмывают надо мной, сталкиваясь и перекрываясь, борясь за мое внимание и слух.
Пару раз прислушавшись, я перехожу в следующую кабинку, затем еще в одну. Всего имеется шесть игр, каждая длится не более 12 минут, при помощи и через компьютеры. Это экспериментальный театр, представленный в высоко расположенном атриуме библиотеки колледжа штата Нью-Йорк, является частью видео-игры, с развлекательной прогулкой по парку и повествованием в стиле хай-тек. Они направляют вас в те миры, где вас просят поправить то, что вы не можете видеть, решить то, что вы не понимаете, связаться с теми, кому вы не можете полностью доверять. Повествования фрагментарны. Переживания сбивают с толку. Это совсем не то, как мы живем. Но так ли это на самом деле?
Мы можем подключиться к 50 миллионам веб-сайтов, 2.5 миллионов книг в печати, 75 миллионам блогов и другим водоворотам информации, но все чаще мы ищем знание в поиске Гугл и заголовках Яху!, проглатывая их на ходу. Мы можем связываться с миллионами людей по всему миру, но все чаще мы даже со своими самыми близкими людьми связываемся через системы мгновенного обмена сообщений и через мимолетные встречи, которые откладываем и переносим раз пять, а когда это наконец случается — они постоянно прерываются звонками, сигналами и многозадачностью.
Посреди блестящих перспектив наших новых технологий и невиданного потенциала наших научных достижений, мы насквозь пропитаны культурой социальной диффузии, интеллектуальной фрагментированности и сенсорной отчужденности. Что-то в этом новом мире явно не в порядке. И этим что-то является внимательность.
Внимательностью является «овладение умом, в четкой и яркой форме, одного и того же, кажущимся одновременно несколькими возможными объектами или последовательностями мыслей», писал психолог и философ Уильям Джеймс в 1890 году. «Это подразумевает отбрасывание некоторых вещей, чтобы эффективно иметь дела с остальными, и это является состоянием, которое противоположно запутанности, полубессознательному и рассеянному состоянию, что на французском называется дистракцией».
Джейс весьма близко подошел к пониманию по крайней мере одного аспекта этого мистического феномена, чья внутренняя работа ускользала от философов, художников, историков и ученых на протяжении вот уже нескольких столетий. Но на нынешний день мы знаем о внимательности гораздо больше, а все что мы узнали — только подчеркивает его несомненную важность в нашей жизни.
Согласно когнитивному нейрофизиологу Майклу Познеру, внимательность является неким системным органом, сродни нашей дыхательной или кровеносной системе. Это как бы дирижер мозга, управляющий оркестровкой нашего разума. Его разнообразные сети — ориентационные, оповестительные и исполнительные — являются ключевыми не только для высшего мышления, но также и для нравственного поведения и даже для счастья.
Тем не менее, все чаще и чаще мы формируемся дистракцией. Джеймс описывал четкость и ясность, которые овладевают внимательным умом, упорядочивание и затем отход. Мы без труда признаемся себе, что таких состояний ума в нашей жизни случается все меньше и меньше. Искушение виртуальными вселенными, притягательность многозадачности, наша приверженность к постоянному состоянию движения — все это маркеры на ландшафте дистракции. Вот почему мы все меньше и меньше способны увидеть, услышать и понять: что именно является важным и неизменным. Вот почему столь многие из нас ощущают, что мы можем всего лишь удерживать голову над водой, и почему наши дни отмечены вечно несвязывающимися концами.
Почти треть работников считают, что часто у них нет времени на обдумывание или продолжение работы, которой они заняты. Как правило, более половины вынуждены жонглировать одновременно огромным количеством задач и/или переключаться настолько часто, что завершить работу до конца им становится довольно тяжело. Несмотря на это, мы становимся в некотором роде экспертами по собственной эффективности, неустанно подгоняя себя делать все больше и все делать быстрее.
Мы приспосабливаемся к новому миру, но при этом не сводим ли мы «смарт» в основном к скоростным рывкам, многозадачности и к пунктам списков? Работники в среднем тратят 11 минут на проект, перед тем как переключиться на другой, а когда сосредотачиваются на проекте — обычно сменяют задачи каждые 3 минуты, как показали научные исследования переключений у Глории Марк. Это не так уж и плохо. Современная жизнь требует шустрого восприятия и переключения часто приносят во время необходимого перерыва немного дополнительной информации или «эврику».
Тем не менее, как только мы отвлеклись, нам нужно будет около 25 минут, чтобы вернуться к прерванной задаче и в этом промежутке обычно еще окунуться в два других проекта. К своему изумлению, Марк открыла, что примерно 45 процентов этих переключений происходят по нашей собственной инициативе. Мы натренированы порхать от одной задачи до другой, даже если чувствуем что наша способность сосредоточиться, быть в курсе и рассудительно возможно слабеет.
У нас имеется причина обеспокоиться. Дети приверженцев многозадачности, технологически подвижная новая поколение приспособленная жить в молниеносном темпе, мультипотоковый цифровой мир, не так ли? Но при всей своей подвижности, дети демонстрируют меньше терпимости, скептицизма, упорства и мастерства чем взрослые при навигации в Интернете, все они чересчур переоценивают свое мастерство, как показывают исследования.
При этом, около 60 процентов 15-летних в Соединенных Штатах находятся лишь на базовом уровне разрешения проблем или даже еще ниже. Многие старшеклассники не могут синтезировать и оценивать информацию, выражать сложные мысли или анализировать аргументы. Другими словами, у них отсутствуют навыки критического мышления, которые являются основой информирования граждан и фундаментом научных и других достижений.
Является ли простым совпадением то, что им недостает навыков натренированности мозга для исполнительской сети внимания, местом фокусирования наших самых высокоуровневых сил? Хотя, несомненно, что имеются мириады причин такого положения дел, определенно можно заключить, что мы не не сможем стать нацией размышляющей, разрешающей проблемы аналитически, пока мы культивируем культуру дистракции.
Детям нужно учиться отвечать не только на ритмы внешнего мира, но также и размышлять и решать проблемы в рамках новой эпохи, утверждает педагог Джейн Хили в книге «Умы под угрозой» (Саймон и Шустер, 1990). «Возможно наиболее важное», пишет она, «что они должны узнать, каково это быть во главе собственного мозга, активно прокладывая ментальные и физические морщины, препятствуя реакциям на соблазны дистракции.»
Антидотом, конечно, является внимательность. Но для культивирования ренессанса внимательности, мы должны понять его работу и запастись терпением и мудростью, чтобы вообразить его возможности.
На пути декодирования внимательности, Майк Познер — безусловно величайший ученый нашего времени в области внимательности — всегда на два шага впереди. Он является противоположностью магу, который раскручивают иллюзию из нашей склонности к рассеянности. Познер потратил целую жизнь выводя тайны мозга на свет, что бы мы смогли лучше разобраться в своей жизни.
На заре ранней карьеры, Познер ставил простые, контролируемые по времени эксперименты исследовал симптомы воздействия дефицита времени у подопытных. Он создал гениальный способ измерять внимательности, казавшийся невозможным трюк, который стал называться «тестом Познера». Он помог обозначить на карте область когнитивной неврологии, раскрывая по ходу то, что он предполагал еще в самом начале: сетевую природу внимательности. В своей дальновидной статье, ныне по большей части позабытой, он обрисовал свои трехсторонние работы — в 1971 году.
Если три наших сети внимательности — ориентационную, оповестительную и исполнительскую — сопоставить с такой системой органов как пищеварение, то ориентационная будет соответствовать когнитивному рту, воротам нашего восприятия, разведчику. Ориентация является фокусом делюкс, акробатом, который позволяет нам воспринимать что-то новое, заворачивая к нему наше внимательность и определяя его важность.
Здоровый человек шестимесячного возраста может посмотреть туда, куда смотрит его воспитатель, а к 18 месяцам понять когда они одновременно разделяют один фокус. Такая совместная внимательность, кажущаяся довольно простой, является чрезвычайно насыщенным моментом первого подключения, этикетом ориентационной сети. Одним из первых признаков аутизма является дефицит в этом, дети-аутисты пропускают «ставки» других для разделения внимательности и не инициируют совместный фокус. Ориентация является нашим мостом друг к другу. Уберите желание глубоко сфокусироваться для того чтобы показать друг другу на компасе направления наших жизней, и мы станем островами.
Ориентационная внимательность является активно жаждущим, а исполнительская внимательность чванлива и самодовольна. Исполнительская сеть является разрешателем наших проблем, шерифом, кто подрабатывает еще и судьей, с большими полномочиями и пьянящей властью, которая, увы, легко подвержена порокам. Однако без этой способности, мозг становится преступающим законы придатком поселения разума. Встретили змею на тропинке? Пишите свое завещание? Многозадачность? Бросаете курить? Почти все новые, трудные, опасные или сложные проблемы или события вызывают 911 исполнительской внимательности, в чьем резюме рекламируется «выбор» и «контроль» по специализации «разрешение конфликтов» и «отслеживание ошибок».
День за днем, мы убеждаемся что культивирование контроля, оценок и навыков планирования не простое дело для всех. Пока что мы не можем переформировать культуру, построенному на расщеплении фокуса и снятия сливок информации без задействования сил этой сети.
Алертностью является контролирующая сеть, это сторож, который включает и выключает свет в нашем мозговом доме. Проще говоря, алертность есть бодрствование. Она проявляется во множестве разновидностей, от комы до жужжания кофе и является необходимым для жизни так же как воздух, которым мы дышим. Однако, изучение алертности уже давно сместилось в сторону того, насколько долго работники могут оставаться алертными. «Я не думаю, что люди осознают насколько трудным и замысловатым является развитие алертности», говорит Познер, «Это очень сложное состояние.»
Час от часа, алертность приливает и отливает. Как только мы просыпаемся, мы претерпеваем «сонную инерцию», 20-минутный период «подавленного реагирования ». Затем мы становимся более алертными на протяжении всего дня, до вечера. Эта флуктуация «тонизирующей» алертности исходит из глубин правого полушария мозга, тогда как «фазовая» алертность — готовность ощущать по указке учителя или по выстрелу стартового пистолета — считается располагаемой в левой части мозга. Скромная алертность поднимает флаг бодрствования. Она является билетом в окружающий нас прекрасный мир. Когда мы, затаив дыхание, участвуем в жизненных гонках, оторвавшись от своего окружения и зависим от некоей гиперпродуктивности, бессмысленной мобильности, мы становимся замкнутыми накоротко на этой третьей силе внимательности.
Когда я встретилась с Познером у него дома, в Орегоне, я задала ему вопрос: «Что вы думаете о Уильяме Джеймсе, мыслителе, который возглавлял исследования по психологии в этой стране столетие тому назад?» В некотором роде, параллели между этим двумя людьми являются интригующими. Здравомыслящие писатели и харизматические лекторы, они посвятили свою карьеру развитию человеческих возможностей. Но нет, Джеймс не герой для Познера.
«Джеймс был гением», — сказал Познер, — «но, на самом деле, он был философом, а не ученым в современном смысле этого слова.» И в одном существенном пункте, философ и ученый определенно расходятся. Джеймс считал, что внимательность не может стать высоконатренированным «каким-либо количеством подготовки или дисциплины». Познер и другие начинают доказывать, что он не прав.
Спустя пять месяцев после визита к Познеру, я уже кряхтя поднималась по длинному пролету каменных ступенек, ведущих к изукрашенной ступе, расположенной на склоне горы Колорадо. Далеко внизу располагалось небольшое количество низких строений, буддийский ритрит, который выглядел отчасти как летний лагерь, отчасти как центр для конференций, спрятавшись в отдаленной местности в 120 милях к северу от Денвера.
Имея в распоряжении лишь день на акклиматизацию, я ощущала тошноту и рассеянность, когда достигла вершины. Но сняв туфли, я прошла на цыпочках в ступу, уселась на подушке на полу посреди десятка статуй — там еще были люди, сидевшие перед огромным золотым Буддой — и тщетно пыталась медитировать первый раз в своей жизни. Вдох-выдох-вдох-выдох-расслаблясь-и-сосредотачиваясь-на-каждом-и-в-целом-дыхании. Что-же-это-все-имеет-общего-со-внимательностью?
Это отрешенное от повседневного мира место, весьма удаленное от стерильных тюрем большинства психологических лабораторий, стало, тем не менее, местом самого амбициозного научного изучения истории тренинга внимательности на сегодняшний день. Детище серьезного буддийского исследователя и невролога, упрямого уроженца Нью-Йорка, проект имеет простую цель — изучение того, как практика медитации оказывает влияние на навыки внимательности, на социальное и эмоциональное здоровье групп людей. Исполнение проекта было сложным: к тому времени, когда я прибыла в Шамбала Маунтин Центр, Клиффорд Сарон из Калифорнийского университета в Дэвисе и его команда обработали 1700 часов с данными, на что ушли целые годы исследований его команды и сотрудников.
Проект Шаматха, названный так в честь буддийского термина для культивирования внимательности, находится на пересечении множества открытий, которые могут сделать тренинг внимательности, медитативный или нет, нормальной частью жизни. Внимательное дыхание, само по себе, является «полностью бесполезным навыком», замечает исследователь буддизма Б. Алан Уоллес. Тем не менее, эта техника, одна из огромного перечня медитативных практик, открывает двери к контролю и затем тренировке ума, точно так же как музыканты практикуют гаммы, а атлеты делают упражнения для достижения наивысших достижений.
Можно ли натренировать внимательность? Для Уоллеса, который в одиночных ритритах на протяжении более 35 лет намедитировал 10000 часов, ответ уже ясен. Но он считает, что наука сможет помочь разобраться в тонкостях медитативного внимания, как раз медитация является идеальной основой для научного понимания того, как внимательность может формироваться. И он и Сарон подчеркивают, что они изучают не буддизм, а тренинг внимательность в этой традиции. «Это принципиально открытые для всех конфессий поиски», язвительно заметил Сарон.
Через четыре дня после визита в Проект Шамадха, я вновь встретилась с Сароном, на этот раз в монастыре-ставшим-конференц-центром, расположенным на скале с видом на нью-йоркскую реку Гудзон. Там на ежегодную встречу собрались десятки нейрофизиологов, организованную Институтом Разума и Жизни, некоммерческой организацией в Колорадо, которая поддерживает исследования в области медитации.
Всего лишь два десятка лет назад, ученые не рассчитывали на успешную карьеру, работая в этой области. А теперь, о добытых сведениях из погруженных в созерцание мозгов регулярно пишут газеты. Лечебницы предлагают программы по избавлению от стресса на основе умственной активности. Нейрофизиологи исследуют возникающие усилия, направленные на привнесение медитации в учебных классах. Тем не менее, новым фокусом в этой многообещающей подобласти науки о мозге является внимательность, и потому зал заседаний был переполнен когда невролог Амиши Джа вышла на сцену с докладом о своих находках по этой теме.
Джа сравнивала данные по 17 новичкам, проходившим восьминедельный вводный курс по медитации с данными по 17 опытным медитирующим, погруженным в месячный ритрит. Перед курсом и после, она проводила с ними тестирование сети внимательности по Познеру: 20-минутный экзамен на компьютере, который измеряет эффективность каждой их трех сетей. На старте ветераны демонстрировали лучшую исполнительскую внимательность чем новички, затем, после ритрита, они показали ясно выраженное улучшение в алертности. Новички добились значительного успеха в ориентационировании, подтверждая вывод Джа, что медитация должна сначала заострить фокус, а затем расширять бодрствующее осознавание.
Но больше чем эффекты тренировок, что удивило Джа, были редкие признаки переходящего остатка. Медитация усиливала мастерство людей на лабораторных задачах, полностью отличных от особенных практик внимательного дыхания. «Это похоже на то, как обучение езде на велосипеде помогает вам стать канатоходцем», сказала мне Джа. В ее исследованиях, восемь недель тренировки в медитации увеличили баллы в тестах на ориентационный тип, который включает в себя пространственные навыки.
«Все дело в тренировке,» затаив дыхание, связала Джа. Она обнаружила в медитации несколько лет назад когнитивный ракетный ускоритель, который ей был отчаянно необходим чтобы справиться с жизненными стрессами. «Если вы тратите по 30 минут в день и это создает разницу в качестве нашей внимательности — это очень здорово.»
Мы не рождаемся с зафиксированным распределением фокуса внимательности, Уильям Джеймс. Мы склонны к обучению тому, как встречаться лицом к лицу с заполненным дистракцией миром. Сбор доказательств пластичности нашего внимательности, например, вдохновляет Познера и его коллегу Мэри Ротбарт призывать школы для тренировки внимательности у детей. Если фокус внимательности у взрослых можно усилить всего за восемь недель, то почему бы не заняться молодыми сетями на стадии их наиболее сенситивного развития?
Познер и Ротбарт разработали пять адаптированных для детей упражнений, которые настраивают исполнительскую внимательность, включающую самоконтроль, планирование и наблюдательность. Натренированные в течение семи получасовых занятий шестилетние дети показали аналогичную взрослым картину активности мозговых волн и заметный выигрыш в исполнительской внимательности. У четырехлетних детей IQ-тесты скакнули на шесть пунктов, что было вызвано резким подъемом аспектов интеллекта, свободного от влияния культуры, таких как гибкое мышление и невербальные рассуждения. Среди обеих групп, в наиболее худшем положении оказались у тех, кто уже приобрел навыки внимательности до этого. Последствия очевидны.
На другом краю мира, психиатр Линн Тамм пытается убедить детей с восьми до двенадцати лет с симптомами дефицита внимательности и гипердистракцией (AHDH) проходить через тренинг задач на внимательность, разработанного в 1980-з годах для людей с повреждениями мозга, таких например как со звуковыми помехами, когда они пытаются услышать некое слово, записанное на ленту, в шумном помещении. Она также работает и с детьми от трех до семи лет, обучая их восстанавливать связь с семьями через запоминающиеся блоки, карты соответствий или словесные игры, что восстанавливает внимательность, саморегуляцию и память. За короткий период своих исследований, учителя и родители отмечают выдающиеся изменения, а дети радуются не только восстанавливая необходимую для них внимательность, они начинают усваивать непонятные прежде концепции.
«Дети всегда говорят, чтобы обратить внимание, но они не знают что это означает,» — говорит Тамм. «Одним из самых важных элементов является дать им общепринятый язык для того, что бы он стал инструментом для обращения внимательности.» Язык внимательности. Только когда мы говорим этим языком, мы сможем одарить остальных незаменимым даром своей внимательности.
Не всегда внимательность находится под нашим контролем. Неожиданное, изменчивое, обновляющееся, уводящее наш фокус даже вопреки желаниям, вторгаясь в наше осознавание и порой сбивающее нас с принятого курса. И все же правильно им пользуясь и внимательно с ним обращаясь, наши сети внимательность становятся передовым инструментом для формирования жизни. Они предоставляют нам экстраординарные способы овладения самим собой и нашим окружением, предлагая нам развитие, связность и счастье. Соглашаясь с культурой эрозии внимательности, мы отвергаем этот потенциал для ваяния нашего будущего.
Перефразируя высказывание психолога Уолтера Мишеля: мы не всегда хотим упражнять наши самые высокие силы внимательности — даже если мы не можем хорошо сосредоточиться, отслеживать и выносить суждения, мы терем способность выбирать. Сегодня у нас имеется возможность знать, формировать и пользоваться полным набором навыков внимательности для борьбы с культурой дистракции. Мы можем воссоздать ренессанс внимательности, восстановить способность делать паузы, сосредотачиваться, проводить связи, выносить суждения и глубоко вникать в отношения и идеи, или мы можем скатиться в оцепенение дневной рассеянности и разделенности по частям. Выбор за нами.
Отвечайте честно — сколько раз вы отвлеклись во время прочтения данного текста? )
