Эта статья, в кратком виде, уже была опубликована здесь ранее. И недавно, в дополненном и расширенном формате, была опубликована в альманахе Острог 23. Я премного благодарен редакции за проделанную работу, однако, в тексте я обнаружил несколько нелепых опечаток, которые были допущены мной, и не были замечены корректором. Не то что бы это было очень важно, но перфекционизм заставляет меня исправить эти опечатки самостоятельно. Выкладываю здесь доработанную версию текста. Так же, здесь сохранены все крепкие выражения, которые для печати пришлось заменить эвфемизмами.
https://teletype.in/@simon_gnostyk/07NmAflxekG
Здесь пойдёт речь о Жертве в современном, то есть, не в «сакральном» понимании – то есть, о том, что психологи и шизотерики любят называть «ролью жертвы». С этим образом складывается двойственная ситуация. С одной стороны, из каждого утюга нам говорят, что приписывать себе роль жертвы – нехорошо, что эта роль губительна для души; и каждый, кто примеряет на себя сей образ, наносит непоправимый вред своей духовной эволюции. С другой стороны, столь же очевидно и то, что многие деятели современной психологии старательно вытачивают жертв из своих клиентов, многие проявления современной культуры базируются на этом образе, и он транслируется столь часто, что многих от этого уже тошнит. Ретрансляцией этого образа занимается многочисленная армия блогеров, психологов, пользователей соцсетей… Что не может не вызывать некоторого недоумения у тех, чья психика была импринтирована другими культурными образцами. Возникает напряжение между противоположными полюсами, и зачастую этот образ оказывается окрашен в полярные эмоциональные тона в отдельно взятой психике условного человека.
Попробуем разобраться, что же с нами всеми не так (или наоборот, всё очень даже так?).
Если предложить кому-нибудь одним предложением сформулировать основной закон эволюции, 93% людей с уверенностью скажут: «Выживает сильнейший». Эту парадигму многим из нас вдалбливали в голову с рождения, а может быть даже и до. На самом деле, этот мем про выживание сильнейшего – не более чем ментальный мусор, который следует как можно скорее выкинуть из головы. Выживает наиболее приспособленный. Будет ли этот «наиболее приспособленный» сильнейшим – вообще не факт, зависит от способов адаптации, которые складываются у данного вида под воздействием среды. Повторю ещё раз: выживает не сильнейший, а тот, кто лучше приспособился. Нам известны параллельные линии древних людей, которые были физически и скорее всего морально гораздо сильнее, чем сапиенсы. Где все эти сильные люди прошлых эпох? Правильно, они все умерли. Потому что оказались недостаточно приспособлены к среде. А выжили мы, возможно самые тщедушные и хлипкие из гоминид, сделавшие ставку на развитие социальности и церебрализацию. Теперь сильные люди прошлых эпох существуют лишь в виде осколков генетического кода в нас, если им повезло; и в виде черепов в музеях, если нет.
К чему я всё это веду – если активных носителей роли жертвы становится так много, и они не торопятся никуда вымирать – может так оказаться, что роль жертвы это мощный приспособительный механизм, позволяющий лучше адаптироваться к среде. А значит, культурная поляризация между теми, кому этот образ не нравится, и теми, кто живёт в нём, носит тот же эволюционный характер, что и поляризация между палеантропами и неоантропами. Мне самому не по себе от этих мыслей. Моя психика импринтирована другими культурными образцами: в детстве я читал Кастенеду, героические фентези, мифы и сказки народов мира, околомагическую литературу – в общем, всё, где транслируется образ Героя, превозмогающего жизненные трудности без тени жалости к себе. Особенное влияние на меня, пожалуй, в этом плане оказал Кастанеда, а также, Кодекс Самурая и некоторые тексты Юкио Мисимы. Вся эта литература была прочитана в довольно раннем возрасте, сформировав в моей психике своего рода «героический полюс», который полностью не разрушался, несмотря на все более поздние наслоения гностического и декадентского толка. Впрочем, более поздние импринты несомненно подтачивали этот базовый импринт, и моя привычка подвергать всё сомнению сыграла в этом немалую роль. Поэтому, я по крайней мере отдавал себе отчёт в нереалистичности подобных ожиданий от самого себя в данном культурно-социальном контексте. Но несмотря на осознание нереальности, сам культурный образец никуда не делся.
Образ Героя как древний адаптационный механизм.
Миф о Герое сложившийся в те эпохи, когда плотность населения была ниже чем сейчас, природа была более дикой, человечество ещё не столь хорошо освоило общение, и стало быть, было чрезвычайно разобщено. Представитель соседнего племени для древнего человека – вовсе не товарищ, а потенциальная еда. Эти времена взрастили героический миф, который передавался из поколения в поколение, обрастая подробностями. На самом деле, образ Героя не терял своей актуальности до сравнительно недавнего, в исторических масштабах, времени. Человек совсем недавно вышел из состояния дикости. То есть, человек сам себя одомашнил. И начал одомашнивать архетипы… Поэтому, образ Героя в искусстве и культуре всё больше идеализировался, всё больше отдалялся от реалий, и подвергался разнообразным модификациям, призванным сделать его удобоваримым для современников. Но в эволюции иногда случается так, что архаичный адаптационный механизм безнадёжно устаревает, и на его базе невозможно построить ничего нового. Не случилось ли это с Героем?
Деградация Героя: успешный успех
Наверное, последним оплотом героического мифа стала американская популярная психология успеха. Та самая, прокисшая насквозь психология с фальшивой улыбкой, которую наливают нам в голову коучи, бизнес-тренеры и пикаперы. Как добиться успеха и завоевать друзей. Как выйти из зоны комфорта и стать лучшей версией себя. Как, в конце концов, трахнуть всех самок на районе. Ответ, разумеется, один – надо выйти из роли Жертвы, или умереть, пытаясь. Как образ Героя докатился до такой ущербной, безблагодатной формы? Всё просто – среда изменилась, в лесах закончились чудовища, в мире становится всё меньше места для подвига… Но биосоциальное программирование у одомашненных приматов осталось, поэтому «место для подвига» перемещается в уютное офисное стойло, ну или к станку на заводе, как то было у советских людей. Впрочем, для русской ментальности как раз таки не характерно чрезмерное залипание в образе Героя, поскольку осознание себя как Индивидуума у нас традиционно является прерогативой немногих. Носители русского языка мыслят более реалистично (с точки зрения Улья), поэтому и герои здесь объёмны, они обладают дополнительным, не героическим измерением – Иван, который сначала Дурак а потом Царевич; и Илья Муромец, который тридцать три года бревном пролежал на печи. Нам кажется, что это делает их более человечными. Возможно, так оно и есть.
Так какова же была функция мифа об Офисном Герое, и почему сейчас он приходит в упадок? Мы должны понимать одну простую вещь. Американская психология «успеха» предназначалась не для создания успешных личностей, но лишь для создания эффективных работников. Люди эффективнее выполняют план, если ставят себе сверхзадачу. Коровы дают больше молока, если слушают мажорную музыку. Всё это нужно только для того, чтобы рабы капитализма с большим энтузиазмом гребли на галерах. Ваш образ «лучшей версии себя», ваши мечты о том, кем вы станете выйдя из «зоны комфорта» - лишь цепи, приковывающие вас к Колесу Сансары. Хозяевам аттракциона выгодно, чтобы вы крутили колесо добровольно и с песней. Но эволюция человека складывается так, что люди потихоньку всё-таки умнеют… Многие начинают догадываться, что их наебали. Правда, мало кто догадывается, как именно наебали, и в чём. Появляются дауншифтеры, двачеры, и прочие блёклые хиккикомори, сознательно или не очень отказывающиеся от культурно обусловленного образа Героя. Но всё это симптоматическое лечение, напоминающее прикладывание подорожника к запущенной гноящейся язве…
Впрочем, подход современной психологии, построенный на идеях «социальной справедливости», тоже не предлагает полноценных решений. Да, публично примерять на себя образ Жертвы стало как минимум социально приемлемо, и местами даже модно – но это практически сразу вырождается в хуёвый косплей, и жертва превращается в агрессора. Хорошо иллюстрируют этот пример «угнетённые негры» в США, которые так угнетнулись, что начали устраивать погромы… Тут тоже что-то не так. Кажется, под видом образа Жертвы нам предлагают неполноценную подделку. Проблема в том, что сейчас это подаётся под соусом социальной справедливости, которая легко превращается в идеи отмщения. Происходит инверсия, что означает, что до настоящего, качественного, безвыходного и безысходного образа Жертвы всем этим жертвам популярной психологии ещё очень далеко… Угнетённость по расовому, классовому, половому, и любому другому коллективному признаку – это фальшивая угнетённость, легко перерождающаяся в собственную противоположность.
Жертва как недоделанный Герой, или как полноценная основа Ночного Мифа?
Довольно распространённый взгляд на Жертву заключается в том, что Жертва - это как бы недоделанный герой, не дошедший до окончательной реализации героического принципа. Однако, более глубокий анализ мифологии показывает, что это далеко не так. Помимо дневного мифа, центральной фигурой которого является Герой, существуют также и ночные мифы. В нашей культуре эти мифы вытеснения в тень, и мы можем видеть следы этого вытеснения в виде мифов о битвах богов и титанов, в ходе которых силы первозданных Хаоса, Тьмы и Пустоты оказываются подвержены и изгнано из мира. Однако, цикл вечного возвращения говорит нам о том, что персонажи ночных мифов, временно ушедшие в тень, неизбежно вернутся. И этот процесс мы с вами можем наблюдать уже сейчас.
Для понимания сущности ночных мифов, приведём отрывки из статьи Владислава Лебедько "Имажинер - стратегия бытия перед лицом смерти":
Имажинер - гигантский миф, находящийся в стихийной динамике. Мифы находятся в динамическом состоянии. Мифы - живые комплексы образов и архетипов, которые находятся в живой динамике. Именно поэтому и возможно наполнение пустого времени, ведущего к смерти таким гигантским разнообразием реальностей, которые продуцирует Имажинер. Он развертывается как динамика Мифоса: взаимодействия, борьбы, причудливого переплетения множества мифов между собой.
При этом можно выделить три группы мифов, которые определяют три полюса Имажинера. Дюран соотносит их с понятием доминанты, потому что когда активна одна доминанта, она подчиняет себе остальные. Итак, три доминанты построены на основании трех базовых рефлексах: нутритивный (питание), копулятивный (ритм и эротическая деятельность) и посторальный (поднимать спину, садиться и вставать). У младенца каждый из этих рефлексов может стать доминантой и именно они особенно ярко представлены в младенчестве. И именно три этих рефлекса, точнее тот из них, который станет доминирующим и предопределяет Имажинер и его структурирование.
Итак структура имажинера: три группы мифов, один солнечный, аполлонический, дневной – ему соответствует так называемая героическая группа мифов - она соответствуют посторальной доминанте, и два ночных, лунарных."
"Двинемся дальше. Итак, первый режим – дневной, героический, второй режим - ночной. Его главная характеристика эвфемизм: смягчение негативных сторон явлений. Весь режим ночи это режим эвфемизма. Эвфемизма ко всему тому, к чему героическая доминанта Имажинера выступала с жестким отрицанием, отвращением, борьбой: в ночном режиме смерть и время не являются Другим, противоположным, тем, с чем ведется война. Это взгляд на ночь глазами ночи. В ночном режиме происходит ассимиляция и идентификация: Имажинер здесь сам сопричастен смерти и времени. Здесь имажинер живет во времени, он терпелив.
В ночном режиме две группы мифов.
Первая группа - мистические - где эвфемизм доходит до предела - мистическое соучастие - переход на сторону другого, чем он сам, на сторону матери, ночи. нутритивная доминанта - поглощение, еда. Материнское молоко. Превращение Другого в часть себя. Символы чаши. Звери и драконы - помощники. Баба-яга - сподвижник - это мистическое восприятие но отнюдь не героическое. Чаша - эвфемизм бездны. Герой боится упасть. Мистик спускается плавно. Чаша - феминный символ. Здесь доминируют горизонтальные образы. Царство матерей, которое искал Фауст - здесь.
Женский тип реакции на маскулинную необузданность - уменьшение и превращение в ребенка. Итак: феминность - ночной режим. Напомню, что феминность, это не женщины, это организация Имажинера. Феминность эвфеминизирует смерть и время.
Вторая группа ночных - драматические мифы. Мы остаемся в рамках феминизма, но форма эвфемизма иная, чем в мистическом случае. В мистическом мифе Имажинер встает на сторону времени и смерти и снимает противоречие: монизм, всеобщность, единение. "
Динамика мифа о Жертве в истории западной цивилизации
Рассмотрим динамику Жертвы в историях народов мира, и начнём, пожалуй, с тех, которые к нам ближе всего. Вспомним христиан – они были, пожалуй, первыми представителями Западной Цивилизации, кто напрямую заявил о сакральности Жертвы. Всё очень хорошо начиналось. Для раннего христианина основной этической доминантой было подражание Христу – поэтому, первые века существования христианства породили множество мучеников, принявших за свою веру страдания и смерть – но процесс полураспада начался сразу же, с того момента, как мучеников начали возводить в ранг героев. Спустя пару столетий, всё пошло по накатанным рельсам – героизация и романтизация жертвы Христа сделала её нереальной, инвертировала её смыслы, и в конечном итоге мы имели слияние Церкви и Государства, костры Инквизиции, и прочие крестовые походы. Что христиане делали в Палестине, когда сражались за Гроб Господень? Подставляли другую щёку? На самом деле, христианство перестало быть христианством в тот момент, когда начал формироваться его каноничный, современный облик – то есть, практически сразу после смерти Христа. Теперь христианами называют тех, кто пьёт его кровь.
Когда-то отвращение к современному искажённому христианству привело меня к Сатане. Но что предлагают нам современные сатанизмы? В основном, этими культами транслируется образ Сатаны как победителя, сокрушающего ложного Бога… Кажется, они забывают о трагической грани этого мифа. Кажется, многие напрочь забыли о том, что Сатана был повержен в материальный мир, и изначально, в его мифе не меньше жертвенности, чем в мифе Христа. Существует версия, которую я во многом разделяю, что миф о Сатане - это слегка переделанный миф о Прометее. Если это так (а я почти не сомневаюсь, что это так), то следует несколько иначе расставлять акценты в восприятии мифа о Сатане. Это был миф о борьбе без всякой надежды на победу, но из него сделали очередную агитку для «восстания угнетённых классов», а позже американские сатанисты и вовсе превратили всё в гедонистический цирк… Впрочем, об этом я уже говорил, не буду повторяться…
Куда же направить свою мысль, чтобы вкусить сполна всю отчаянную безысходность собственного положения? Для меня ключом к пониманию оказалось мировоззрение гностиков. В некоторой степени. Гностики – по сути, ранние христиане, настолько ранние, что их протохристианство ещё не отделилось от протосатанизма. Они считали, что мир создан неумелым или злонамеренным богом, и мы живём в реальности, которая повреждена некоей космической катастрофой. Воззрения античных гностиков в своей глубине куда более рафинированы чем большая часть видов современного христианства, и даже сатанизма. Дело в том, что гностики, в своём мироотрицании, предлагали в конечном итоге инструмент для разотождествления с миром. Душа гностика освобождалась от примесей, привнесённых архонтами и планетарными духами, очищалась от мира, и становилась наконец Собой. И это совсем не про путь героического преодоления, поскольку этот мир невозможно полностью преодолеть – его можно только отвергнуть, изгнать из себя его влияния. Однако, с гностическим мировоззрением тоже есть проблемы.
Манихео-гностический комплекс
В дискурсе Острога эти проблемы называются «манихео-гностическим комплексом», суть которого состоит в том, что гностик чрезвычайно легко совершает садомазопереход, превращаясь из мазохиста в садиста, из гностика – в воинствующего манихея.
Гностицизм - зонтичный термин, охватывающий великое множество позднеантичных ересей и созвучных им более поздних течений. Учения гностиков никогда не были разнообразны, однако всех их объединяет одно общее место: их космогония основывается на убеждении, что мир был создан неумелым или злонамеренным богом. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на наш полный страданий мир. Бог, создавший это, не может быть всеведущ и благ. Мы - злая шутка, либо оплошность. Творение материального мира не является для гностиков центральной частью космогонии - сотворения мира эпизод второстепенный, и мир предстаёт как нечто изначально пагубное. Создателем этого мира, по гностикам, является вовсе не абсолютный и совершенный Бог, а злой Демиург или демиурги - если рассматривать общий срез гностических космогония, то Демиург представляет собой существо несовершенное, выпавшее из божественной полноты Плеромы. Божественное присутствие в Демиурге исчезающе мало, настолько, что он даже не способен осознать своё жалкое положение, в своём безумие полагая себя единственным богом. И в этом положении он берётся лепить человека из глины материи - человек у него выходит кое-как, изначально это изделие и вовсе лишено Духа. Однако, в некоторых людей вселяются искры Духа, увязшие в мире в результате космической катастрофы - эти люди становятся гностиками, и их задача - освободить свою Искру от всего мирского, и освободиться от власти демиурга и его архонтов. Речь идёт только об эвакуации из мира, а не о всеобщем спасении. В огне гнозиса глина творения становится пеплом, а Искры взвиваются вверх над пламенем костров.
Манихейство - синкретическая религия, возникшая в 3 веке, включающая в себя элементы буддизма, зороастризма и христианства. В ту пору для многих религий общей идеей была идея гнозиса - искупительного знания. Присутствует эта идея и у манихеев, однако манихейский гнозис выделяется тем, что рассматривает мир как арену борьбы между силами Света и силами Тьмы - причём в мировоззрении манихеев, Свет может одержать окончательную и бесповоротную победу. Эта деталь отличает их от прочих распространённых тогда ересей. Современному человеку манихейство известно в основном благодаря особому симптому манихейского бреда в психиатрии. Это когда у пациента в голове борются вселенское Зло с Добром, а человек при этом главное действующее лицо. В основном за него-то эти силы и борются. Ещё одна особенность манихейство - это религия Книги в чистейшем виде. Сам Мани ставил себе в заслугу, что он был первым из религиозных учителей, кто первым записал своё учение самостоятельно. То есть, его по праву можно считать основателем логоцентризма.
Гностический миф построен таким образом, что очень легко начать ненавидеть Демиурга за всё то зло, на которое он причинил реальности, создав её. Очень легко встать на путь богоборчества, а ещё легче начать сражаться с более мелкими архонтами и князьями мира сего. Античные гностики вымерли, потому что гностицизм не работает. Точнее сказать, работает он не у всех, а только у законченных пессимистов. Такую крайнюю степень пессимизма, которая необходима для того чтобы оттолкнуть от себя мир, крайне сложно взрастить философскими методами. Чаще всего, такой пессимизм бывает обусловлен биологически. Те же гностики, которым не повезло, в ком присутствует витальная энергия и доля оптимизма, попадают в ловушку – они начинают ненавидеть Демиурга.
Чтобы проиллюстрировать суть МГК, приведём диаграмму и цитату из статьи Дмитрия Алтуфьева "Путь Героя и матрица Джеда" (рецензия на книгу Джеда Маккена "Духовно неправильное просветление")
"Я обозначил одну сторону "плоть", а другую "дух", потому что переход происходит именно так – смерть плоти, и рождение духа. "Человек-ребёнок" слева, "Человек-взрослый" справа. Маленькое, изолированное существо кончается, и необъятное, интегрированное существо рождается. Смерть и новое рождение. Дж. МК"
"Здесь изображен фазовый переход, характерный для любого МГК (манихео-гностического культурного комплекса). Мы долго изучали эту тему, пусть на материалах иной культуры, и назвали это СМ-переходом (садомазопереход): от мироотречности гностика к священной ярости манихея. Ахава этот фазовый переход настиг при первой встрече с Моби Диком, когда он бросился на кита с ножом вместо того, чтобы признать поражение и убраться восвояси. В итоге лишился ноги. Джессика из книги Маккены попала в ДТП и сломала себе шею. СМ-переход всегда влечет за собою мощный и достаточно долгий выброс энергии, которую манихей направляет на войну с Тьмой. В этот момент надо лишь указать ему, что есть Тьма. Для этого и нужен Просветленный. И тогда манихей превращается в настоящий таран, оружие поразительной пробивной силы. Тема оружия Последней Битвы педалируется автором постоянно, крещение Ахавом нового гарпуна в жертвенной крови во славу сатане Маккена объявляет девизом книги «Моби Дик», сам Ахав для Джеда это меч Аллаха гарпун, неумолимо летящий к цели."
И раз уж зашла речь о садомазохизме, никак нельзя не вспомнить о таком явлении, как БДСМ. БДСМ - это психосексуальная практика, основанная на эротическом обмене властью, в которой иногда используется физическое воздействие. Важно отметить, что последнее - не всегда, главная суть БДСМ именно в играх с господством и подчинением, садомазохизм это не обязательная опция. Поэтому, то что в массовом сознании БДСМ практики всегда связаны с садо-мазо, это не совсем верно. Что интересно, и в БДСМ и в магии задействована такая штука, как Воля (в случае БДСМ это воля к власти, в случае магии - воля в более широком смысле). Тему Воли к Власти разрабатывают маг Кроули и философ Ницше, и я могу сказать, что после прочтения Кроули, книги Ницше внезапно раскрылись для меня не только как философский текст, но и как магический гримуар. Не знаю что практиковал Ницше, но точек соприкосновения с Кроули у него более чем достаточно. Совсем другая Воля к Жизни Шопенгауэра - это уже ближе к восточной метафизике, ну, собственно, он и был первым, кто принёс на запад буддийскую философию, точнее её фрагмент.
Если разобрать этимологию слова БДСМ, получается BD (Bondage-Discipline - неволя и дисциплина), DS (Domination-Submission - доминирование и подчинение), SM (Sadism-Masochism - садизм и мазохизм).
В рамках этой статьи, нас в первую очередь интересует такой аспект БДСМ практик, как "сабспейс" - от английского "подпространство". Это особый вид трансового состояния, возникающий у подчиняющегося партнёра, обычно в результате физического воздействия. Для этого состояния характерно чувство восторга, блаженства, растворения границ эго и физической формы, а также нечувствительность к боли. Сабспейс - изменённое состояние сознания, в которое впадает подчиняющийся партнёр, в результате резкого повышения уровня эндорфинов и других нейромедиаторов. При этом меняется проницаемость клеточных мембран нервной системы, за счёт чего наступает как бы эффект психической сверхпроводимости: сознание мазохиста, подвергающегося боевому воздействию, выходит за собственные рамки, преодолевая пространство и время.
Кажется, что речь идёт о чём-то похожем на СМ-переход, и это действительно так, за исключением одного нюанса: а БДСМ-практиках этот процесс носит контролируемый характер, и нижний партнёр, то есть мазохист, может в любой момент прервать сеанс, сказав стоп-слово. Правила проведения БДСМ-сессий выполняют функцию стенок алхимического атанора, в котором происходит трансмутация. Процесс передачи воли другому лицу становится полностью контролируемым виртуальным актом.
А что же в реальности? Очевидно, что реальность и её архонты продолжат изощрённо издеваться над своими жертвами, несмотря ни на какие мольбы о пощаде. Вот вам ванильная цитатка в статус: "Весь мир - БДСМ-клуб, а мы забыли стоп-слово". Или не забыли? В логоцентрическом мифе Слову отводится ключевая роль. Гностики и каббалисты занимались сложными расчётами, призванными подобрать пароли от многослойных небес. Согласно Василиду, настоящий Спаситель не был распят, вместо этого бесчувственный призрак прилюдно распинают на кресте, а подлинный Христос проходит сквозь небесные слои и сливается с «плеромой». При этом он остается невредим, ибо ему известны тайные имена божеств. «Знающийся с доподлинной правдой истории, – подытоживает религиозный обет, данный Иринеем, – освободится от власти первоначал, сотворивших наш мир. На каждое небо – свое имя, и на каждого ангела, и божества, и каждого властелина, живущего на нем. Ведающий их несравненные имена вознесется незримо и свободно, точно спаситель. И как Сын Божий никем узнан не был, так же и гностик никем узнан не будет. И тайны эти не разглашать следует, но хранить в молчании. Знай всех, но живи незаметно». Первоначальная числовая космогония вырождается в конце концов в числовую магию: 365 небесных этажей по семь властителей на каждом требуют умопомрачительного запоминания 2555 паролей; годы сводят этот язык к изящному имени спасителя, Каулакау, и недвижного Бога, Абрашас. С точки зрения этой дерзкой ереси спасение – всего только предсмертная фантазия покойников, а муки спасителя – один обман зрения; две кажимости, тайно совпадающие с сомнительной подлинностью нашего мира. (Борхес, "Оправдание лже-Василида")
Полумифический безумный араб, Абдул Аль Хазред, написавший Книгу Червя. Он описывает следующее: "Моя голова разболелась, словно некий демон стучал по ней... и глас проник в мою голову и поведал о тайнах того, чему я стал очевидцев, одним словом: КУТУЛУ". Далее, он стал автором Некрономикона - сборника заклинаний и символов, открывающих врата в Запредельное.
Таких примеров можно привести множество. В конечном итоге, мы имеем идею о Слове, которое является паролем для эвакуации из этой реальности. Это Слово - не обычное слово. С помощью слов мы творим этот мир, слово является гипнотическим инструментом, позволяющим внушить себе и другим реальность. Но Слово - это квинтэссенция всех слов, в которой сущность слова приходит к собственной противоположности. Это Слово, убивающее смысл, и уничтожающее мир. Этим словом совершается выход за пределы реальности.
Методы решения проблемы. Восточные вариации. Индуизм, буддизм, бон.
Чтобы это работало, и работало хорошо, нужно чтобы всё стало совсем плохо. Я уже говорил, что пессимизм гностиков был почти, но не совсем достаточным. Чтобы всё заработало как часовой механизм, без перебоев, можно добавить к гнозису элементы пессимизма из других культур. Например, чрезвычайно хорошо в этот психический ландшафт впишется Первая Благородная Истина буддизма. «Всякая жизнь есть страдание» - всякая, а не только ваша, понимаете? Если смотреть на мир через эту оптику, ненавидеть Демиурга и архонтов, бороться с ними – уже не хочется. Становится очевидно, что они тоже жертвы, и в общем-то им было бы лучше никогда не быть. Возможно, это не отменяет их ответственности за созданный мир… Но похоже, что-то иное было бы просто невозможно создать что-то в проявленной действительности. Все демиурги, все боги и демоны, все мыслимые существа – только жертвы бессмысленного, почти механического процесса предопределённости. Кстати, буддисты признают существование богов, но поклоняться им не рекомендуется – считается, что в этом нет никакого смысла, потому что боги тоже увязли в Сансаре, они тоже страдают. Такое восприятие богов напрочь снимает фильтры восприятия, придающие им божественный лоск. Неприглядная истина становится видна. Возможно, положение богов ещё хуже, чем наше, поскольку не все из них в принципе способны своё положение и весь его ужас осознать. Кстати, этимологически слово «жертва» родственно слову «жратва» - и суть такова, что каждый без исключения в этом мире является чьей-нибудь жратвой.
Религии дхармического типа сформулировали свой образ жертвы значительно раньше, чем это сделало христианство. Например, индуистская космогония основывается на представлениях, что мир был создан в результате жертвы, и этот процесс жертвоприношения продолжается вечно, боги поддерживают жертвенный огонь, за счёт чего существует мир.
Приведу краткие выдержки из лекции А.Б. Зубова "Про Жертву (возливание) в Ведийском ритуале •97" :
"
Главный элемент ведического ритуала, самое простое действие, это возложение или возливание на огонь чего-либо. Этот элемент называется juhoti – «он возливает».
На жертве стоит мир. Совершая ритуал, брахманы восстанавливают мир из хаоса, переводят его в сущее из несущего. Вы же помните дихотомию сат – асат, в которой сущее возникло из несущего. Это, собственно, и совершают брахманы во время совершения ритуала. Мир опирается на ритуал.
Суть ритуала на самом деле состоит в возвращении в вечное ныне из движущегося времени. Я помню, как когда-то Всеволод Сергеевич Семенцов, объясняя мне суть ведического ритуала, говорил, что в ритуализме уничтожение жертвы, всесожжение, это символ ритуальной смерти заказчика ритуала; это акт, параллельный, эквивалентный опустошению образа. Это уничтожение самости, самджня, и переход к соединению с абсолютным, виджня. То есть достижение так называемого со-знания, когда ты ментально (а потому и сущностно) – одно с объектом, с целью ритуала.
То же самое происходит в христианстве. Это – так называемый кенозис, «истощание», ритуальная смерть в крещении, аскетический принцип смирения, когда человек отсекает свою волю, всё это – умирание здесь того, что видит этот мир многообразным, на тебя обращённым. Вместо желания из этого мира взять как можно больше, - соединение с Тем, кто этот мир создал, и возвращение из многого в Единое.
В христианстве об этом говорится многократно. Цель священнодействия – это собирание себя в Боге.
Действительно, во время главного христианского ритуала, назовём это так, это не будет богохульством, евхаристии, на анафоре происходит так называемое припоминание, анамнезис, когда священник громко провозглашает: «Твоя от Твоих Тебе приносим о всех и за всех». То есть, «то, что мы получили от Тебя, мы Тебе приносим обо всех и за всех, чтобы все были едины, чтобы все в конечном счёте были в Тебе». Вот в этом и есть смысл евхаристии. И когда христиане вкушают плоть и кровь Христову, они, соединяясь со Христом, соединяются с Богом и становятся единым телом с Ним. Это суть веры христиан. Тот, кто причащается иначе – ради того, чтобы не болеть, ради того, чтобы иметь жизненный успех, тот не просто не делает ничего, но и разрушает свою жизнь, а может быть, и всех тех, кого он касается. Это как раз пример неправильно совершённого ритуала.
В гимне Ригведы даётся такая ритуальная формула: «Жертвою боги пожертвовали жертве», (yajñéna yajñám ayajanta devāh). [РВ 10:90,16:1-2].
Собственно говоря, она равнозначна словам «Твоя от Твоих Тебе приносим о всех и за всех». «Таковы были первые формы», – добавляет Веда.
То есть то, что приносится в жертву – одновременно и совершители жертвы, и объект жертвы.
Это не разные вещи, а единое. Остальное – символические уподобления. Скажем, символические хлеб и вино в сущности – тело и плоть Христа. Вселенная создана как жертва и благодаря жертве,
"
Целью этой статьи не является рассмотрение всего исторического материала, связанного с образом Жертвы - даже беглый обзор непомерно затянул бы текст. Поэтому, заинтересованного читателя мы отсылает к самостоятельному изучению вопроса, здесь же ограничимся тем, что приведём ещё один, важный для понимания эволюции образа Жертвы пункт: буддизм и бон (добуддийские шаманское верования народов Тибета). Эти две религии, некогда разные, в настоящее время настолько смешались, что отличаются в основном линиями передачи, а не методом. Поэтому и рассматривать их мы будем как единое целое.
Как мы уже поняли из вышеприведённых примеров, любое жертвоприношение носит заместительный характер, то есть жертва символизирует того, кто приносит жертву. В отличие от индуистов, жертвоприношения которых часто были символичными и помпезными, но часто уходили от этой сути, буддийские практики сохраняют это понимание. Жертвоприношение - это в первую очередь жертвоприношение самого себя. Поэтому, во всех версиях буддизма и особенно в бон, присутствует широкий ряд техник визуализации, в которых практикующий приносит себя в жертву даже не богам, а непосредственно самой смерти.
Практики, направленные на осознание собственной смертности, называются Маранасати (пали maraṇasati, осознание смерти). В ходе этих практик, происходит визуализация мёртвого тела, и последовательных стадий его разложения. Рекомендуется перед этим изучить паталогоанатомическую литературу, чтобы иметь отчётливое представление о том, что ждёт каждого из нас. Медитатор отождествляется с разлагающимся телом, и размышляет о том, что никто не избежите этой участи. Рекомендуется представлять собственную смерть от самых разнообразных причин, размышлять о неотвратимости и внезапности смерти. Далее, следует представлять, как тело последовательно проходит все стадии трупного окоченения, разложения, становится прибежищем множества червей и других существ, кости обнажаются, и останки истлевают полностью. Следует размышлять обо всём этом, потому что без осознания смертности каждого из нас, медитация вряд ли будет эффективной.
Настоятель буддийского храма Ват Банг Пхра во время практики Маранасати, Таиланд, 1890 г. Монах наблю-дает 5 стадию разложения трупа, который «превратил-ся в скелет, удерживаемый сухожилиями, но без плоти и не залит кровью». Эта практика подробно описана в Satipatthāna Sutta.Религия бон сформировалась в Тибете до прихода буддизма, однако сейчас эти религии являются сетью сообщающихся сосудов, и сами буддисты, например школы Нингма, рассматривают бон как неортодоксальный буддизм, впитавший в себя элементы архаичных практик. О практиках этой религии несомненно стоит упомянуть в этой статье.
Ритуал Чод, или ритуал "отсечения", представляет собой действо, которое обычно практикуют на кладбищах и в местах сожжения трупов. Первый этап называется "Красное Пиршество". Практикующий бон дует в трубу из берцовой кости человека, ганлин, и призывает духов из трёх миров, которым предлагает своё тело в качестве подношения. На зов слетаются всевозможные демоны и вампиры,и тогда йогин произносит следующие ритуальные заклинания: «На протяжении беспредельного ряда веков, в процессе повторяющихся существований, я заимствовал у бесчисленных существ за счет их благоденствия и их жизней мою пищу, мою одежду и всевозможные блага, чтобы содержать свое тело, которое я так любил, холил и лелеял. Я отдаю свою плоть алчущим, кровь – жаждущим, свою кожу – тем, кто наг, кости свои – на костер для тех, кто страдал от холода. Бесчестье да падет на мою голову, если я устрашусь принести эту жертву. Позор всем, кто не осмелится принять ее» [2:97]. Следующий этап называется "Чёрное Пиршество", и является более эзотерическим: в ходе него приносится в жертву сама идея жертвоприношения. На этом этапе демонический шабаш развеивается, и йогин «должен представить себе, что от него осталась лишь маленькая кучка обуглившихся останков, плавающих на поверхности озера грязи – грязи от нечистых помыслов и дурных дел, запятнавших его духовную сущность на протяжении неисчислимого ряда существований» [2:97]. Целью этого является отказ от самой идеи самопожертвование, понимание того, что человек ничего и никому не может дать, поскольку сам является лишь бессодержательной формой.
На этом мы, пожалуй, завершим исторический экскурс. А тем, кто хочет увидеть, как эти тенденции отражаются в культуре нашего времени, предлагаем замедитировать на рассказ Сорокина "Настя". Здесь мы приведём краткое описание сюжета из Википедии, и некоторые выдержки из рассказа.
Действие происходит в течение одного дня 6 августа 1900 года.
Главной героине Настасье Саблиной исполняется шестнадцать лет, и она, преисполненная чувств, начинает рассуждать с определенным детским инфантилизмом о «самом важном дне в её жизни». Затем её поздравила с днём рождения мать, подарив бриллиантовое сердечко с тонкой золотой цепочкой. Потом, помывшись лавандовой водой при помощи няни, Настя вышла на веранду, где завтракал её отец вместе со своим другом Львом Ильичом. Лев Ильич подарил Насте золотую брошь. После завтрака Настя гуляла по поместью и увидела, как наказывают лакея Павлушу, которого на конюшне привязали к лавке и пороли, что произвело сильное впечатление на неё. Вернувшись домой с прогулки, Настя увидела, что к ним в гости приехал отец Андрей, который подарил девочке чёрную жемчужину.
Дальнейшее действие рассказа происходит на улице возле большой печи, возле которой стояли повар Савелий с длинной кочергой, отец, мать, отец Андрей, Лев Ильич. Няня раздела Настю и она осталась стоять голой посреди двора.
Затем Настя неуверенно подошла к лопате, и тогда её отец вместе с Савелием подхватили её и положили спиной на лопату. После того как Настя обняла себя за колени, прижала ноги к груди, повар пристегнул её цепями к лопате. Все начали советовать, как лучше Насте лежать на лопате, но она осталась в прежнем положении. После прощания с родителями, Савелий ухватился за железную рукоять лопаты и задвинул Настю в печь.
"Тело её осветилось оранжевым. «Вот оно!» — успела подумать Настя, глядя в слабо закопчённый потолок печи. Жар обрушился, навалился страшным красным медведем, выжал из Насти дикий, нечеловеческий крик. Она забилась на лопате."
Тогда все подошли ближе к печи, только няня отошла в сторону.
"Кожа на ногах и плечах Насти быстро натягивалась и вскоре, словно капли, по ней побежали волдыри. Настя извивалась, цепи до крови впились в неё, но удерживали, голова мелко тряслась, лицо превратилось в сплошной красный рот. Крик извергался из него невидимым багровым потоком."
Настю подали на стол к семи часам. В ожидании жаркого гости допивали вторую бутылку шампанского. За столом кроме родителей Насти, отца Андрея и Льва Ильича сидели супруги Румянцевы и Димитрий Андреевич Мамут с дочерью Ариной (подруга Насти).
"Золотисто-коричневая, она лежала на овальном блюде, держа себя за ноги с почерневшими ногтями. Бутоны белых роз окружали её, дольки лимона покрывали грудь, колени и плечи, на лбу, сосках и лобке невинно белели речные лилии."
Мать Насти не могла просто смотреть на блюдо, но остальные гости говорили не портить им праздника, и мать спокойно продолжала сидеть. Выпив тост за преодоление пределов, матери Насти дали нож и вилку, и предложили вырезать куски на заказ.
"Давайте есть, господа, пока Настя не остыла! — Саблин заложил себе угол салфетки за ворот. — На правах отца новоиспечённой я заказываю первый кусок: левую грудь! Павлушка! Неси бордо!"
Во время трапезы велись беседы о ницшеанстве, трансцендентальном, философии, религии и истории. После ужина все провели некий мистический ритуал над костями Насти.
«Саблин и Саблина подняли и поставили на подоконник большую линзу в медной оправе. Саблин повернул ее, сфокусировал солнечный луч на цилиндрический прибор, линзы его послали восемь тонких лучей ко всем восьми меткам. NOMO, LOMO, SOMO, MOMO, ROMO, HOMO, KOMO и ZOMO вспыхнув полированными золотыми шляпками, восемь рассеянных, переливающихся радугами световых потоков поплыли от них, пересеклись над блюдом с обгоревшим скелетом Насти, и через секунду ее улыбающееся юное лицо возникло в воздухе столовой и просияло над костями».
Что делать? К чему мы идём? Возможен ли небинарный гностицизм?
Полагаю, к дистилляции и кристаллизации образа Жертвы. От инфантильного образа «социальной справедливости» - к зрелому тотальному отрицанию мира. Современный нарратив жертвы обычно таков: «На самом деле, я охуенный, вот только мир говно, вокруг одни сволочи, не дали мне развиться и раскрыть свой потенциал…». В таком образе мысли содержится подспудная надежда, что когда-то, при нужных обстоятельствах, этот потенциал мог бы сбыться. А что если не мог бы? А что если миру не нужна эта ваша «лучшая версия себя»? Что если она не нужна вам самим?
Пожалуй, инфантильный и половинчатый образ жертвы современной культуры плох тем, что Жертва в нём всегда имеет те или иные вторичные выгоды. Обычно неосознаваемые, хотя когда как. Суть моей идеи в том, что можно построить прогрессивную с эволюционной точки зрения психологию на том, чтобы все свои вторичные выгоды осознать и отбросить. Но не для того, чтобы стать героем, а чтобы погрузиться в мрачное болото пессимизма окончательно. Чтобы увидеть себя как конструкцию из ошибок и несуразностей, принципиально неспособную на нечто большее, чем быть собой. "Лишь из бутона самоотречения вырастает сладостный плод окончательного освобождения." (Елена Блаватская "Голос Безмолвия"). Удивительно, что эта херня вообще как-то функционирует. Но диалектика эволюции такова, что вся остальная херня либо уже перестала функционировать, либо перестанет очень скоро…
Гностическое мировоззрение, как и манихейское, основывается на двойственности. Однако, из двойственного восприятия вырастают диалектика и алхимия, построенные на синтезе противоположностей. Гностическое восприятие мира отчётливо резонирует с Первой Благородной Истиной буддизма - "Всякая жизнь есть страдание". Разница между дхармическими и гностическими учениями - в восприятии этой истины, а также в восприятии времени и воображения.
Для гностика, время развивается последовательно, линейно, а значит, в его восприятии у страданий есть начало - акт творения. А всё, что имеет начало, имеет и конец. То есть, в рамках готического синтаксиса, спасение рассматривается как процесс, разворачивающийся во времени. Для буддиста же, время безначально и вечно - вселенная пульсирует, порождая и уничтожая себя вновь и вновь. А значит, страдание вечно. Поэтому, для буддиста освобождение - это не последовательно разворачиваемый процесс, это тотальное преодоление цикла вечного возвращения. Освобождение не имеет причин, и происходит не во времени.
Представления о времени меняются от культуры к культуре, и в настоящий момент мы знаем, что окончательно актуальным не является ни линейная, ни циклическая модель. Происходит революция времени и революция воображения: наш концептуальный аппарат развился настолько, что мы можем представить время как сад расходящихся тропок, или как кочан капусты, или как спираль. И все эти представления о времени оказываются верными. Это значит, что пост-гностическое воображение способно совершить пространственно-временную революцию, подобных которой не было в истории.
Для этого, предлагается создать (а для начала вообразить) гностическую идентичность, выходящую за рамки двойственности - так мы преодолеем время и пространство в воображении, а затем, возможно, узнаем - были ли они где либо ещё.
Следующие мысли - не более чем набросок этой новой идентичности.
Кто мы?
Мы осознали, что для нас бессмысленно заботиться о собственном духовном просветлении, если все существа во всех мирах не обретут успокоение в полноте божественного присутствия. И мы вернулись в обусловленную реальность, чтобы помочь этому осуществиться.
Мы видели, что весь мир – это мгновенная вспышка в воображении бесконечного. Мы помним, что мы пришли в этот мир из Полноты, и несём в себе её искру – воображение. Всё что было создано людьми, когда-то было воображаемым объектом, мечтой.
Куда мы идём?
Алхимическое преосуществление мира сродни самогоноварению.
Мы мечтаем о будущем, в котором углы реальности сглаживаются, превращаясь в спирали, уводящие нас к неизменной бессмертной основе. Мы знаем что наше воображение способно менять и плавить реальность, как огонь плавит воск. Мы помещаем видимую вселенную в алхимический сосуд нашего восприятия, и кипятим её на углях наших пламенеющих сердец. Пневма, пленённая в этом мире злыми архонтами, высвобождается, и словно туман устремляется сквозь систему фильтров по спиралевидному змеевику, конденсируясь в каплю чистейшего спиритуального спирта.
Для достижения этой идентичности, предлагаю совершить небольшую медитацию на двенадцатый аркан таро, прямо сейчас. Почему именно на него? 12 аркан, Повешенный - это образ Жертвы, образ умирающего бога. Нумерологически, именно Повешенный является тем рубежом, который отделяет личное бессознательное от трансперсональных уровней: арканы с 1 по 12 описывают подготовительные этапы, ведущие к мистерии Смерти-Возрождения, а именно в Повешенном начинается алхимия. То есть, происходит СМ-переход.
В качестве Повешенного, у нас представлена Унылая Лягушка из мемов (ассоциирующаяся с лягушками Гекаты, клиффотическим туннелем Малькунофат, а также с египетским богом Кеком). Почему предлагается медитировать на столь несерьёзные образы? Моя практика показывает, что наша серьёзность во многом только мешает нам прорваться через последнюю завесу - красное пиршество не станет чёрным, пока мы не осознаем, что Жертва является лишь симулякром, лишённым независимого бытия. Дойдя до этого предельного метафизического нигилизма, мы сможем выпрыгнуть за рамки самих себя...
XII Повешенный
Кто такой этот Унылый Лягушонок из мемов? Ты видишь в его страданиях себя? Ты видишь себя в нем самом? Чувствуешь ли ты глубину его отчаяния? Видишь ли ты, что его взгляд устремлён в экзистенциальную пропасть? Кто он? Кто он? Кто он? Неужели этот унылый лягушонок - ты?
Ты кекаешь над мемом с лицом лягушки, а сам низвергаешься в чудовищный водоворот баттхёрта (анальной боли), которая, по началу, будто бы отрезает тебя от всего мира - но затем, ты с ужасом осознаёшь: весь мир это сообщающаяся сеть анальных туннелей, в которые низвергаются все чувствующие существа. Лягушонок - это каждый из нас, ибо каждый из нас в жопе - и эта жопа у каждого своя, но и у всех - общая жопа.
Бесполезно искать виновных в этом - если на каждом лежит грех, значит ни на ком нет греха. Бесполезно молиться богам - они тоже падают. От этого отчаяния нечем заслониться, с каждым движением ядовитые шипы впиваются только глубже... Лягушонок отдал бы всё, чтобы прекратить быть, прекратить существовать, умереть по-настоящему, во всех контекстах - но он не может, потому что он, по-настоящему, и не жил. Он лишь дергался как кукла, запутавшаяся в нитях злой судьбы-кукловода.
Лягушонок долго сидел в котелке, не замечая, как пламя под котелком нагревает воду - когда он понял, что его варят живьём, было слишком поздно... Что такое котелок? Это всякая проявленная реальность и её чугунный закон. Кипяток это время. Костёр - Чёрный Огонь Энтропии. Всякая известная человеку реальность ограничена котелком закона. Всякий человек ограничен своей формой, а значит страдает. Осознание этого уже пришло, но куда бежать, если вся реальность кипит?
Ему хочется сорвать с себя кожу, чтобы скурить её, и упоровшись собственным ядом, выйти за рамки всех ограничений. Он читает знаки на своей коже: его приговор вытатуирован на его эпидермисе злобным иглами созвездий, сшивающих его судьбу. Проклято всё, что есть под этими звёздами! Проклято! Кожа и покрывающие её язвы, эти письмена древнего проклятия, должны быть скурены. Да отравятся боги жертвенным дымом!
Вдох.
Выдох.
Последняя вспышка взрывает мозг.
Шаг за черту…
Останови хаос в своих мыслях, поднимись над враждебными водами, проплывай вниз головой над туманом. Диссоциативный распад личности на спиритической разделочной доске упраздняет Время, повешенный выходит в Безвременье, где прошлое, будущее и настоящее - переплетения его внутренностей и часовых механизмов. Мантический транс танатоза, самопожертвование во имя самотрансформации и обретения пророческого дара. Великий Глубоководный вскрывает себя, выворачивает себя наизнанку и гадает на собственных внутренностях, совершает прыжок в транскосмическое пространство, растворяется во всём, и тонет в оргазмическом блаженстве, которое больше чем вечность...
С нечеловеческим достоинством, Лягушка в обличье Человека выпрыгивает на свет.