Трехэтажный трип (13-14.03.06)

[Токс]

Все началось с того, что мы, чуть отойдя после четвертого плато, решили снова убиться дексом. Но решили лететь на третье. Отбили по две пачки тоффа (предварительно пол дня потратив на то, чтобы его найти, и обойдя 22 аптеки), причем отбили хорошо – трясли бутылку на каждом этапе по 10 минут или даже больше. В наших планах было экстремально трипануть в метро (наверное, не многие люди ездят в метро, чтобы просто покататься).
Пока мы готовились, уже стемнело, мы выпили декс в семь тридцать и вышли где-то без пятнадцати восемь вечера. Добрались до метро. Спустились. Решили посидеть на скамейке, пока не торкнет получше. Включили диктофон… и началось.
Сначала нас перло достаточно слабо. Когда из поезда напротив вышла толпа людей, она стала у нас ассоциироваться с муравьями, как будто мы попали в муравейник с огромным количеством маленьких черных муравьев.
Громко обсуждая глюки и пугая людей, мы продвинулись на платформу. Мы зашли в поезд, машинист сообщил, что двери закрываются, я сказала: “Кто это сказал?” “То есть, странная какая-то запись!” Оба ответила: “Это не запись, это машинист сказал!” Мы поехали. Первое время мы очень долго выясняли семейные отношения и кто друг другу с кем изменял (причем фигурировали только девчонки), на третьей остановке люди вокруг широко улыбались, некоторые чуть не смеялись, им нравилось шоу. Потом мы, напяливая на лица шапки, ловили визуалы, а на остановках громко орали их в диктофон. Визуалов было много, всех не помним. Много было и ассоциаций. Например, мы долго обсуждали, что видим кишки метро, потом, что находимся в кишечнике. У Обы были визуалы, что мы летим по тоннелям. Я каталась на американских горках, также я видела какую-то цветную сферу с плакатом “Гликодин”, потом все это трансформировалось, и я увидела какую-то старинную тачку, потом летела по тоннелю впереди поезда, а потом видела, как кто-то со стаканом колы, разливая ее, бросился по поезд (на этом моменте картинка остановилась – человек и брызги колы перед поездом и светом фар). Потом я видела, как все метро катится кувырком и переворачивается. Когда мы проезжали мимо ярко освещенной станции, я сказала: “Смотри! На станции день! На этой станции день! А на улице ночь!” “На улице ночь?!” – не поняла Оба. “Ну да, там ночь, там темно…” – ответила я. Так было долго, нас перло все сильнее. Вышли мы на станции Московские Ворота. Какое-то время мы стояли между платформами, говоря про глюки. Увидев в конце станции освещенную статую, пошли к ней. Не помню, что нам глючилось, но когда мы к ней подошли, я очень удивилась большой ограде вокруг, так как мне казалось, что ее не было. Через какое-то время мы пошли на платформу, чтобы ехать обратно. Облицовка с красными разводами на стенах стал мне казаться огромным количеством лиц, горящих в огне, и потом мы решили, что это – ад. Когда мы зашли в поезд, я громко сказала в диктофон: “Ну вот, мы уезжаем с этой станции горящих лиц!” Какая-то тетка посмотрела на меня офигевшим взглядом. Я постоянно слышала в голове музыку, которая играла на входе в метро. А еще она иногда перемешивалась с хриплым осипшим басом, орущим: “Ля-ля-ля-ля-ля! Ля-ля-ля-ля-ля!” (когда я об этом говорила, я так орала, что на меня смотрел весь вагон). Мы продолжили ловить визуалы. Я их не помню, но многое записано на диктофон – потом прослушаю.
Когда мы вышли, мы пошли и сели на скамью на платформе, залезли вместе с ногами. Мне показалось, что мы – часть стены, а потом мне стало казаться, что мы сидим на скамейке, а дальше – сплошная пропасть. Потом мы наблюдали за мраорной облицовкой стен, она морфировала и пузырилась. Оба удивлялась, как это камень может пузыриться. Потом мне показалось, что скамейка хочет нас выплюнуть на рельсы. У Обы возникло такое же чувство. Наш смех у меня ассоциировался с “ДДДДДД”. Я жаловалась, как же я смогу обычно жить и учится, если я побывала в другом мире. Потом Оба увидела вместо плит на стене лестницу, уходящую вдаль. А мне скоре показалось, что из меня сделали лестницу, я даже чувствовала на себе ступеньки. Когда Оба посмотрела мне в глаза, она сообщила, что вначале подумала, что это ее глаза. А мне приглючилась какая-то линия-веревочка, я попыталась ее взять, но она исчезла. Еще я сказала: “Декс едет по нашим мозгам, как поезд по рельсам, так – вжжжкрррр! Наши мозги просят о помощи!” Оба подумала и сказала: “Интересно, а эти рельсы смогут сдать историю искусств?” Когда проходил поезд, у нас возникла ассоциация, что это – такой большой червь, и он пошел в тоннель дальше копать землю. Мы обсуждали его лицо и его зад. Я растекалась по метро, и громко об этом сообщала. Потом мне показалось, что под моей рукой, лежащей на скамейке, вырос холм, и моя рука лежит на холме. В моей башке почти весь трип были какие-то голоса. Нас трясло, но, хоть картинка вокруг двигалась, мы в глазах друг друга не тряслись. Я сказала, что это по тому, что мы трясемся в одной амплитуде, и тресучка в наших глазах не усиливается, а взаимно компенсируется – типа физика. Мне постоянно казалось, что у меня пойдет кровь из носа. Оба увидела свое лицо со стороны, и ей не понравился вид – мы были цветные. Еще нас пробило на измену, увидев работника метрополитена в поезде, я заорала об этом на все метро, а потом нам везде мерещились менты. Мне казалось, что нас выкинет на сигму (мы уже были будто на четвертом).
Через какое-то время мы пошли к выходу. Нам показалось, что платформа – это часть большого шара, так как она выгнутая. Когда мы шли к лестнице, мы оглянулись назад, там все освещалось чем-то оранжевым, мы решили, что мы туда не пойдем и там ад. Когда мы поднимались по лестнице (крича о том, как это тяжело), мне показалось, что мы поднимаемся по переносице какого-то огромного существа. А когда мы выходили из коридора, Обе показалось, что мы вышли из чьей-то ноздри.
Когда мы поднимались по эскалатору, мне казалось, что мы поднимаемся по какому-то тоннелю из-под земли, но этот тоннель перпендикулярен ее плоскости. Потом я сказала, что мои мозги скоро будут перпендикулярны ногам. И мне постоянно казалось, что мы уже поднялись, и пора сходить. Когда мы действительно поднялись, мы будто увидели себя спускающихся, и время словно замкнулось в петлю. “Вот! Времени нет!!!” – сказали мы. Было всего лишь 15 минут одиннадцатого – мы были в метро чуть больше двух часов, а нам казалось – целый день.
На улице мы не прекращали говорить. Подошли к дороге. Машин не было вообще, но свет был красный. Я с остальными людьми стала переходить, а Оба посмотрела на светофор и остановилась. Я перешла первую дорогу и оглянулась. Оба стояла и куда-то втыкала. Я стала кричать ей, широко размахивая руками, чтобы она меня заметила: “Иди сюда!!! Ну что ты стоишь?!” Какой-то из проходящих парней сказал мне, нагло улыбаясь: “Ты что, дура?” Я развернулась и гордо показала ему фак. Зажегся зеленый. Оба подошла ко мне. Я спросила: “Блин, ну что ты не шла, меня тут уже дурой назвали, как я громко кричала тебе, что ты там стояла? Я ору, а Алина стоит!” “Блин, Алина там в глюках стояла!” – сказала Оба. Кое-как мы дошли до трамвайной остановки. Мы очень громко (чего не замечали, нам казалось, что нас никто не слышит, как будто мы в капсуле) обсуждали наши глюки, то, как мы обдолбались и много еще чего (уже не помню, трамвая мы долго ждали). Я периодически кричала: “Блин, ну где же этот долбанный трамвай?!” Мы прыгали и радовались тому, как при этом морфирует картинка. Какая-то группа пацанов очень заинтересовалась этой сценой и наблюдала. Мы решили пройти дальше вперед, и люди перед нами расступались и шарахались. Я сказала: “Что это люди переж нами расступаются?...” “Может, это потому, что мы святые?” – предположила Оба. Те парни прошли за нами. Мы орали очень долго и громко еще беседовали. Обе приглючился трамвай. Потом она внезапно сказала: “Оля, извинись перед мной!” Я ответила: “За что, я же тебя не обижала!” “Ну извинись!” “Ну ладно, если тебе так хочется… Извини меня, если я тебя чем-то обидела!” “Я тебя извиняю!!!” – громко и с выражением благодетеля сказала Оба, потом задумалась и спросила: “А за что ты извинилась?..” “Не знаю, это ты меня попросила…” “И я вот тоже не знаю, за что я тебя простила…” “Я тебя люблю!” – сказала Оба. “Я тебя тоже люблю!!!” – сказала я. Мы обнялись. Потом мы еще какое-то время болтали, и тут я заметила, как мимо проехали менты. Я завизжала и шарахнулась с криком: “ААА!!! Там менты!!!” и вцепилась в Обу. “Это не менты, это копы!” – сказал парень с дредами из той группы. Они еще что-то нам говорили, но я не слышала. Мы все боялись, как же мы в таком обдолбанном неадекватном состоянии пойдем домой. Потом подъехал трамвай. “Это трамвай, или это глюк?” – мы задумались. “Давайте на следующем поедем,” – сказал кто-то из тех парней. Мы кое-как вошли, и они тут же вошли за нами. Я схватилась за ручку, но оказалось, что ее там не было. “Эээ… Прикинь, я зашла, и схватилась за несуществующий турникет!” – несколько раз сказала я Обе, но она что-то говорила про свой глюк, и не слышала. “Эээ… Подождите… Какой турникет? Какой еще такой турникет?” – сказала я, врубаясь в то, что сказала передл этим. “Какой турникет?” – не врубилась Оба. “Я зашла в трамвай и схватилась за несуществующую эту хрень, и назвала почему-то ее турникетом…” – пояснила я. Потом мы еще чего-то несли про то, что трамвай живой, что он делает “Дддддд”, что его тоже глючит. Когда трамвай затормозил и нас резко шатнуло по инерции, я закричала: “Ооо, какое давление в трамвае! Ты чувствуешь?!” “Да, такое давление, такое давление!!!” – согласилась также крича Оба. Люди на нас косились очень лево.
Когда мы сошли с трамвая, мы сначала просто стояли, а потом долго втыкали в небо. Я офигевала от того, что мы на маленькой Земле, а там – огромный-огромный космос. Сначала мы поражались (Оба сказала – от слова рожа), насколько же далеко от нас Луна, а мы ее видим. Я говорила, что вообще как же она далеко, что мы такое большое тело (физическое, имела в виду) видим таким маленьким. Потом Оба сказала, что как же далеко звезды – еще дальше. Дальше у Обы было чувство, что Луна на небе и среди звезд не в тему, как внезапная белая дырка. Она несколько раз мне говорила: “Ты чувствуешь, как будто не в тему?” А потом у нас сложилось чувство, что небо – это такой синий колпак, которым накрыли землю, а Луна – это дырка в тот мир, из которой идет свет, потому что там день. Нам захотелось сунуть в эту дырку палец, мы даже постарались, но не вышло.
Когда мы уже подходили к дому, мне захотелось позвонить матери и сообщить, что все в порядке, и мы уже подходим, но Оба сказала, что это глупо. Ведь мы почти пришли. Мы постарались отрепетировать то, как мы зайдем. Я сказала, что нужно себя контролировать и держать в руках. Оба сказала, что она не маленькая, чтоб так ее контролировать, и сама справится. Мы пошли молча. И тут Оба воскликнула: “Да смогу я себя нормально контролировать!!!” Когда я ей сообщила об этом, она сказала, что думала, что я ей что-то говорю. Я кое-как нашла ключи, и мы подошли к дому…
Дома была моя мать, а мы были в полном неадеквате. Мы решили спрятаться в ванной. Я, снимая куртку, сказала, что мы очень замерзли (чтобы как-то объяснить, почему нас трясет и рожи у нас цветные). Я сказала, что на улице действительно холодно. Оба подхватила мысль, и сказала… что сейчаса очень холодно, что она мерзнет (в душной теплой квартире), прижала руки к груди и сказала: “ДДДДДДД!!!” Я скорей толкнула ее в комнату и сама ввалилась туда же. Мы разделись и долго не могли сообразить, что делать дальше. Мы были в ПОЛНОМ неадеквате (вот теперь мы знаем, как чувствуют себя некоторые сумасшедшие). Мы повесили куртки и закрылись в комнате… И тут Обе на мобилу позвонила мать… Она ответила, а я пошла в ванную, почистить зубы и помыть лицо. Оба, как ни странно, не запалилась перед ней. А я, когда чистила зубы, вдруг перестала ощущать свою рук с зубной щеткой, и она действовала как-то отдельно от меня. Оба закончила разговор и мы вместе спрятались в ванной. Тут Оба сказала, что ей мешают волосы, и я вышла за резинкой. Как будто чтобы выглядеть более нормальной, Оба громко сказала: “Дай мне что-нибудь волосы заколоть или что-нибудь волосы заколоть…” Я сказала, что дам ей резинку и хотела впихнуться с ней в ванную, но резинка оказалась растянутой, и мне пришлось идти в комнату за другой. Пока я искала резинку, мимо прошла мать, и спросила, что я делаю. Я ответила: “Вот… резинка… это…” – и продемонстрировала, что она растянута, так как забыла это слово. Мать меня не поняла, пошла дальше, потом остановилась и спросила: “Вы что, пьяные?” Я изобразила злость и закричала на нее: “Сама ты пьяная, блин!” Это видимо ее обидело, и она ушла в свою комнату и закрылось, что было весьма кстати. Мы закрылись в ванной и продолжили палиться… Нам казалось, что мать за дверью. И нам почему-то еще глючился отец (хотя дома была только мать, и она находилась в другой комнате). Помыв рожи, мы продолжили громким шепотом нести какой-то бред, а потом оказалось, что мать была в туалете, и по вентиляции нас было слышно. Я высунулась, мать буркнуло что-то недовольное (не помню, что), я что-то буркнула в ответ, и она снова ушла в комнату. Мы опять сидели и нам мерещилось что нас палят и палят… Оба решила почистить зубы, и вместо этого долго пялилась на свою щетку, которую она в этот день купила в аптеке. Так продолжалось какое-то время, и я не выдержала (мне казалось, что надо все делать быстрей, и скорее укрыться в комнате, и там мы будем в безопасности). Я сказала Обе: “Блин, ну хочешь я почищу твои зубы?” “Давай!” – согласилась Оба. Я взяла щетку и стала чистить ее зубы… У нее в это время была ассоциация, что она на приеме у зубного врача. Потом она продолжила чистить зубы сама, сообщив мне, что тоже хочет как-нибудь почистить мои зубы. Когда она закончила, я захотела помыть ноги. Когда я это сделала (кто бы только знал, как сложно мне было переодеть носки), Оба захотела сделать то же. Она спросила: “Можно мне помыть ноги?” “Ага,” – ответила я. А потом она зачем-то спросила, модно ли ей одеть носки… Я сказала: “Как хочешь…” “Ну…” - сказала она. Короче, помывшись, мы пошли в комнату, Оба закрыла глаза и увидела очень четко кокой-то темный вытянутый коридор, светящийся синим цветом, с кучей проходов (я тоже что-то подобное видела в метро), и тут моя мать позвала Обу к телефону – ей звонила ее мать, которая хотела узнать телефон ее подруги. Я пока разбирала кровать в комнате, и у меня было чувство, что я невидима, самое интересное, что моя мать в лоб меня не увидела, вышла, и спросила у Обы, где я, стала меня звать. Я отозвалась. Оба говорила с матерью. Оба почему-то забыла тот номер, который всегда помнила наизусть. Она выдала ей номер после долгих усилий, то заикаясь, то растягивая слова, но не была уверена, что он правильный. Ей стало казаться, что она сообщила всего три цифры, и ее мать вот-вот ее запалит. После разговора она резко влетела в комнату, схватила ручку и… стала записывать телефон на стене. Я не врубилась, что она делает и зачем. Я сказала ей, что теперь мои предки будут спрашивать, что это, и могут по нему позвонить. Но Оба не понимала, что она такого сделала. Вскоре мы забили на это, легли на диван. Я взяла дневник, и стала записывать что-то, Оба долго смотрела на меня, и ее лицо становилось каким-то обиженным. Потом она высказала: “Оо, ты пишешь, а я нет… Так не честно. А почему я не пишу?” “Ну так пиши…” – сказала я. Оба смотрела на меня и вдруг завопила: “Ооо, я только что смотрела в оба твоих глаза сразу!!!” (для нее все кроме глаз исчезло, она была на пике неадеквата, просто сидела и втыкала глюки), я посмотрела ей в глаза, согласилась с ней и стала писать дальше (мне было очень спокойно). Оба взяла листочек и стала что-то записывать, но у нее плохо плохо получалось. Сначала она спросила, какое число, и мы долго не могли уяснить, 13-е или 14-е. Оба почему-то была уверена, что я считаю ее тупой, и бешусь, что она опять тупит (НО ЭТО НЕ ТАК). На листке оказались такие вот каракули: “Оля пишет мысли”, ниже – “Надеюсь”, а дальше мысль оборвалась, потом “Оля говорит, что это сигма”, “3 (вообще непонятная загагулина) -> сигма”, далее Оба решила, что нам пора завязывать и начать учиться, и написала: “Конец” и “Жирная точка”, после чего старательно стала вырисовывать огромную жирную точку диаметром в три сантиметра. Я у себя в дневнике писала (как ни странно, разборчиво), что мы хотели на 3-е плато, а нас опять выкинуло на сигму, и про то, что мне очень нравится в моем инсте, и я не хочу, чтобы меня выкинули. Потом мне глючилось, что мне сказали (это не в первый раз), что моя цель пребывания в этом мире – помогать другим людям видеть их цели и находить их путь, вытаскивать их, будто я – ангел (вот бред). Я будто связалась с Абсолютом, чтобы узнать истину, а он сказал мне, что я ее знаю. Обе казалось, что мир – это катлаван, и она – внизу. Далее описать невозможно – мы наблюдали какое-то время очень много визуалов с закрытыми глазами, потом я вдруг решила написать стих. Я писала в блокноте, а Оба достала свою зубную щетку и стала поражаться, как такое можно купить за 10 рублей, показывая ее мне. Она ей казалась такой потрясающей, что ей хотелось накупить их много-много. Она водила по ней рукой, восторженно восклицая и поражаясь совершенству ее форм. Потом она согнула ее и воскликнула: “Смотри!!! Она еще и гнется!!!” Так продолжалось какое-то время, потом Оба спросила меня, как мы ее назовем, и решила назвать ее Линда. Пока я писала стих, Алина присобачила колпачок от ручки на голову Линде и сказала: “Смотри, теперь у Линды шапка!” – и мы засмеялись. Колпачок упал, Оба одела его снова, а потом как-то потеряла. Через какое-то время она вспомнила, что у Линды была шапка, и стала судорожно ее искать. Мне стало как-то обидно, что у всех кто-то есть (у Атаксии – Мистер Веточка, у Обы – Линда), а у меня – нет. Я взяла ручку и сказала: “А это - Катя”. Оба стала спорить: “Нет, это Педро”. Мы долго спорили (“Катя!” “Нет, Педро!” “Нет, Катя!” “Нет, Педро!!!”), кто это, Оба хотела, чтобы Линда была с Педро, но я сказала, что она все-таки Катя, и они с Линдой тоже лесбиянки. Потом я сказала, что выходит, Линда стырила шапку у Кати, с чем оба долго не хотела соглашаться. Тогда я сказала, что можно считать, Катя подарила шапку Линде. Но шапки-то не было, и Линда с Обой были очень расстроены. И тогда я сказала, что Катя подарит Линде новую шапку, нашла обертку от шоколадной медальки из золотой фольги и сообщила, что у Линды будет шапка из золота (то, что она из золота, я два раза и громко, подчеркивая). Я смастерила из фольги шляпу с полями и одела на Линду, сказав, что для нее Катя сделает все, что угодно. Оба сомневалась, что шляпа будет на ней держаться, но она сидела замечательно. Мы решили, что у Линды шапка от Кутюрье Оли. И тогда я решила, что Кате даже завидует, и мы решили сделать что-то для Кати, и сделала ей накидку (наклеила на ручку два ценника в виде плаща). Алина сняла Линду на видео на телефон, а потом все это плавно перетекло в сериал “Не родись красивой” – Катя была Пушкаревой, я – Андреем (так как я ей писала), а Линда – Кирой. Дальше мы решили устроить показ мод от Оли и сняли на видео, как ходят по подиуму (который нам глючился) наши модели, освещаемые светом прожекторов (воображаемых). А потом Оба сказала, что я – Милко. Потом Оба сказала: “Линда – модель… Она что, тупая?!” А далее она долго поражалась фигуре Линды и ее телу, говорила: “Посмотри, какая у Линды грудь! Я тоже такую хочу! Какая у Линды фигура! Ооо…” Далее мы долго лежали и ловили ограмное количество визуалов то с закрытыми, то с открытыми глазами. Их было ооочень много, и запомнили мы только несколько. Я видела бесчисленное количество самого разного граффити на самых разных поверхностях, видела Есть еще несколько записей на диктофоне: “А летом мы будем очень позитивно ебать свои мозги (это я за Обой повторила), если доживем до лета конечно (я прибавила)”, Оба сказала, что это – черный юмор, “Ух ты, я – юморной чувачок” (Так назвала меня Оба), “Чувичка” (повторяется много раз), меня все глючило разными живописными граффити, причем я видела все очень подробно, до трещинок на стене, подтеков краски и блик. “Все затегано напрочь, затегано НАПРОЧЬ, все стены затеганы НАПРОЧЬ” (и так много раз), потом мне глючился цветочек с накрашенными губками, положивший руки под голову и лежащий на кровати под одеялом, Обу носило туда-сюда. Нам обеим глючилось, что кровать резко выросла, вытянулась аж до космоса, а потом, как аттракцион, стала резко опускаться и подниматься, это было так реально, что мы даже шепотом кричали. Потом я увидела свое отражение на лаке пианино, и меня сглючило, что там был кто-то страшный, с одним огромным выпученным глазом с большим зрачком, с кислотно-зелеными листьями на голове вместо волос и с огромным раскрытым сантиметров на десять кричащим ртом. Глюки стали как-то по спокойнее, мы стали приходить в себя. Заснуть было невозможно, было около трех часов ночи (а мы собирались пойти в инст), и мы решили употребить по три таблы глицина, чтобы все-таки заснуть, но вместо этого нас разогнало. Все визуалы спокойно виделись с открытыми глазами. Мы смотрели на потолок, и видели, как там то кто-то ползал, то он пузырился, то там было куча цветных пятен. Мне было очень жарко, и я пошла умыться, вскоре вернулась. Заглянув в зеркало, я не узнала себя, и сказала: “Блин, это что, я?!” Мы на кровати поменялись местами, но Обу сглючило, что я все еще сзади нее, она открыла глаза, увидела шерсть (мои волосы) и офигела. А меня сглючило, что ее рука лежала вплотную к моему лицу. Мы даже шарахнулись друг от друга. Обу сглючило, что она видела ангела, от которого забирали облака, и он падал и падал, и упал в нее – лежащее тело опустившегося наркомана, будто она – падший ангел. Когда я производила какие-то звуки, они вызывали у Обы определенные глюки, и она что-нибудь восклицала. Например, под шабуршание она увидела какое-то маленькое мохнатое существо. Мы решили проверить, будет ли так со мной – нифига. Я расстроилась, и решила, что у меня слишком непробиваемое сознание, и сказала: “Блин, зачем мне такое непробиваемое сознание?..” “А зачем тебе пробиваемое?” – сказала Оба. “Не знаю…” – задумалась я. Мы решили, что непробиваемое сознание – это плохо, и пробиваемое – это тоже плохо, и не поняли, что же тогда хорошо. Потом у меня еще был визуал с каким-то работающим механизмом – я видела старые из дерева в коричневых тонах связанные в систему шестеренки и колеса (как от прялок), и вдруг из потолка пробилась какая-то длинная иссохшая рука (прямо старая кость, обтянутая кожей), и стала тянуться вниз. Оба включила диктофон и лежала с закрытыми глазами – ей казалось, что она записывает на него свои визуалы. Глюки не прекращались (мы были жутко горячие, 39 градусов точно), и я предложила попробовать отключить подсознание и таким образом убрать визуалы, чтобы попробовать заснуть (у меня даже иногда получалось, но потом визуалы возвращались). Спать было невозможно никак. Потом мы решили вместе пойти помыться-охладиться, но передумали, и пошли попить. Было почти четыре утра. В процессе мы решили зайти на форум и написать: “БЛЯДЬ” большими буквами жирным шрифтом красным цветом, чтобы выразить свои ощущения, но до этого так и не дошло, потому что мы зашли на сайт секс-шопа. Я очень громко навернула телефон, странно, что мать не проснулась. Далее мы вернулись в кровать… И еще долго валялись в глюках. Причем меня начало глючить жутко реально – мне казалось, что мы по-прежнему ищем аптеку, в которой был бы тофф, и мне все хотелось на это забить, так как я устала (и это много раз, каждый раз я хотела что-то сказать Обе, но тут открывала глаза и видела себя лежащей дома на кровати). Потом мне глючилось, что мы уже купили тофф и все никак не можем дойти до дома, и я ругалась, что уже поздно, и так тоже много раз. Еще меня сглючило, что мы лежим на диване, присоединенном к окошку аптечного киоска. Обе глючилось что-то не очень хорошое и что-то про порнуху. Визуалов было много, и мы отрубились нескоро, причем постоянно просыпались, не понимая, спим или нет. Начиная с 7 часов постоянно звонил будильник, и мы его постоянно отключали, два раза заьегала мать и пыталась нас поднять. Окончательно проснулись мы в 11 утра жутко помятыми, и прибываем такими весь день. Мать даже спрашивала, не принимали ли мы что-то, потому что были какими-то странными. Я все отрицала и даже сделала вид, что мне обидны такие ее догадки, и она успокоилась. Сказала только, что ее подруга-экстрасенс сообщила ей, что у меня могут быть проблемы с наркотой (вот сцуко).
Короче, был охрененный трип.