…вам вы бы вряд ли пришлась по вкусу жизнь в психологической лаборатории.
Где-то между 1960 и 1980 годами, когда я занимался психологическими экспериментами, лабораторные крысы жили в таких вот одиночных клетках…
Стенки клеток были сделаны из листового металла, так что крысы жили совсем рядом друг с другом, но не могли даже видеть своих соплеменников. Они лишь раз в несколько дней наблюдали людей, которые приносили им воду с едой и чистили металлические лотки их клеток. В отличие от заключенных-людей крысы были лишены даже прогулок, во время которых они могли бы покинуть свои тесные «камеры».
И это была лучшая часть их жизни. Все остальное время крысы сутками голодали в Ящиках Скиннера, которые выглядят вот так…
Внутри ящиков Скиннера крысы в определенное время получали крошечные шарики еды – конечно, при условии того, что они нажали небольшой рычаг на стене коробки. Металлический пол позволял бить крыс электрическими разрядами в том случае, если интерес экспериментатора был сосредоточен на наказании, а не на поощрении, что случалось достаточно часто.
Как вы думаете, квалифицировалось ли все это как жестокое обращение с животными? Такое было бы возможно только в том случае, если бы существовали соответствующие законы. Что же касается молодых психологов, то они были натренированы не думать о том, что чувствуют крысы. Зачастую мы даже не глядели на самих крыс, нас интересовали только те данные, которые получаются в результате их действий внутри ящиков Скиннера, когда крысы нажимают свои маленькие рычажки. Эти данные выглядели так…
Видите ли вы в этих графиках какие-либо признаки того, что крысы напуганы или находились в депрессии? Если не видите, то это значит, что крысы в норме, ведь так?
В 1960 году некоторые психологи-экспериментаторы решили, что ящик Скиннера – хороший инструмент для изучения наркотических зависимостей. Они усовершенствовали его так, чтобы крысы могли, нажимая рычажки, вводить себе небольшие дозы наркотиков. Для этого было необходимо привязать крысу к потолку коробки и воткнуть ей в шейную вену иглу или катетер. Практически сразу же после нажатия рычажка наркотик проходил через капельницу, поступал в кровь крысы и спустя мгновение достигал мозга.
Эксперимент был основан на том предположении, что крысы будут нажимать рычажок все чаще и чаще, потребляя все больше и больше героина, морфина, амфетамина, кокаина и других наркотиков. Так и произошло.
В то время СМИ были в восторге от эксперимента. Казалось, что результаты исследований доказывают высокую аддиктивность этих веществ даже для грызунов. И, соответственно, для человеческих существ. Результаты, в которых сообщалось, что нелегальные наркотики вызывают устойчивую зависимость, были широко распространены вместе с устрашающими изображениями.
Эти эксперименты на крысах оказали существенную поддержку идее «Войны с наркотиками» — войны, которая тянется по сей день. Ведь препараты, вызывающие зависимость, не должны свободно обращаться в обществе, особенно если было так убедительно доказано, что они вызывают необратимые изменения в мозге…
Поначалу результаты этих крысиных экспериментов не вызывали у меня вопросов. Однако через некоторое время я начал осознавать, что здесь имеют место некоторые натяжки. На самом деле, это были не просто натяжки, это были костедробительные и взрывоопасные искажения нормальной причинно-следственной связи сразу по нескольким параметрам. Во-первых в естественных условиях лабораторные крысы – крайне социальные, сексуальные и подвижные создания. Помещение подобных животных в ситуацию одиночного заключения будет эквивалентно одиночному заключению для людей. Одиночное заключение сводит людей с ума.
Если бы у заключенного в одиночной камере была возможность принимать препарат, отключающий мозг, он бы ей непременно воспользовался. Почему бы изолированным от окружающего мира крысам не отуплять свой мозг по тем же причинам?
Во-вторых, для приема наркотиков внутри ящика Скиннера не нужно было предпринимать никаких усилий. Кроме того, крысам там было совершенно нечем заняться. Это существенно отличается от условий, в которых формируется человеческая зависимость, постоянно включающая в себя момент выбора между множеством альтернатив.
В-третьих, крысы это крысы. Как мы можем, исходя из поведения крыс, делать такие далеко идущие заключения о сложном и, возможно, духовном опыте как человеческая зависимость от наркотиков? Разве мы не более сложные и эмоционально насыщенные существа, чем крысы, даже если у нас есть совпадающие социальные потребности?
Небольшая группа ученых в Университете Саймона Фрэзера, включавшая Роберта Комба, Патрицию Хардвей, Бери Бейерстейна и меня, предприняла попытку проверить выводы о высокой аддиктивности наркотиков, полученные во время предыдущих опытов над крысами. Мы сравнили употребление наркотиков крысами, которые постоянно находятся в нормальной окружающей среде, и крысами, которые в течение того же времени были изолированы в одиночных клетках. Для этого мы выстроили на полу нашей лаборатории большие фанерные ящики, наполненные теми предметами, которые нравятся крысам – лесенки, чтобы карабкаться по ним, пустые банки, чтобы в них прятаться, деревянные щепки, чтобы разбрасывать их вокруг и вращающиеся колеса для упражнений. Затем мы поместили туда множество крыс обоих полов, и вскоре все пространство оказалось заполнено маленькими крысятами. Крысы полюбили нашу коробку, да нам и самим она нравилась, поэтому мы назвали ее «Крысиным парком».
Мы провели несколько экспериментов для сравнения потребления наркотиков животными в Крысином Парке и в стандартных одиночных клетках. В результате всех экспериментов оказалось, что крысы в одиночном заключение потребляли наркотического раствора больше, чем мы предполагали. Не просто больше. Гораздо больше.
Вот результаты нашего эксперимента.
С первого взгляда вы можете заметить, что животные из Крысиного Парка, обозначенные как «Социализированные самки» и «Социализированные самцы», почти не потребляли морфиновый раствор, в то время как «Заключенные самки» и «Заключенные самцы» потребляли его очень много. Конкретно в этом эксперименте самки потребляли больше самцов, но в последующих экспериментах гендерная разница не подтвердилась.
Вскоре нам стало совершенно очевидно, что проведенные в ящиках Скиннера эксперименты не доказывают непреодолимую привлекательность морфина для крыс. Более того, в основном потребление крысами морфина было их ответом на принудительную изоляцию внутри ящика Скиннера. Результаты нашего эксперимента мы опубликовали в психофармокологическом журнале.
В нашем городе исследования в Крысином Парке привлекли большое внимание локальных СМИ и студентов нашего университета, однако в остальном мире, где властвовала теория зависимости, они остались незамеченными, даже после того как другие исследователи повторили наши эксперименты. Мы надеялись, что наши исследования смогут инициировать серьезную переоценку общепринятых взглядов на причины наркотической зависимости. Когда этого не произошло, мы были удивлены и разочарованы. Как бы то ни было, в то время все мы находились в самом начале наших профессиональных карьер, так что после беззвучного успеха Крысиного Парка наши научные интересы развели нас по разным направлениям.
Одна из самых печальных вещей, связанных с закрытием Крысиного парка, заключалась в том, что он оставил после себя некоторые нерешенные вопросы. Один из выпускников попытался повторить оригинальный эксперимент в нашей лаборатории, однако не получил статистически достоверных результатов. В принципе, подобное не-повторение одного эксперимента не является фатальной проблемой в лабораторных исследованиях, но оно требует продолжения исследований. Необходимо определить причины случившегося.
На результаты эксперимента может повлиять множество факторов, и не все из них можно проконтролировать. Может быть неудача реконструкции зависит от того, что исследователь взял иной подштамп крыс, или, может быть, он изменил оригинальное оборудование, или это произошло потому, что эффект Крысиного парка был не настолько определенным, как мы считали? Мы так и не поработали над решением этого вопроса, потому что Крысиный парк был оставлен до лучших времен.
Тем не менее, мы по-прежнему уверены в правильности нашего оригинального эксперимента, отчасти потому, что мы повторили его несколько раз разными способами, отчасти потому, что он был реконструирован с помощью другого оборудования исследователями из других университетов. Кроме того, появились и другие более поздние исследования, демонстрирующие фатальные недостатки экспериментов с помощью ящика Скиннера, которые приводились в качестве доказательства того, что все крысы и люди, попробовавшие аддиктивные наркотики, непременно станут зависимыми.
И все-таки одно неопределенное сомнение засело в моей голове. Наши крысы потребляли значительно больше морфина во время изоляции. Этот факт совершенно подрывает предположение о том, что некоторые наркотики вызывают непреодолимую зависимость. Но в чем тогда причина зависимости? Почему происходит рост количества зависимых от наркотиков и подверженных множеству других вредных привычек? Ведь не обязательно помещать людей в клетки для того, чтобы они стали зависимыми. Может быть есть смысл в предположении, что люди, ставшие зависимыми, уже ощущали себя в какой-то мере «заключенными»?
Так уж получилось, что ответ на этот последний вопрос: «Да». Или скорее «ДА!». Предположения о человеческой зависимости, которые вызвали во мне исследования Крысиного Парка, не так уж сложны. Однако мне потребовалось 15 лет для того, чтобы полностью разобраться в них, и еще 10 лет, чтобы собрать в истории и антропологии доказательства моих предположений и продемонстрировать их истинность. Еще 5 лет ушло на то, чтобы написать книгу об этом (The Globalisation of Addiction: A study in poverty of the spirit, Oxford University Press, 2008). Вот за этим делом я и состарился.
Сначала я и мои аспиранты попытались повторить наше исследование с Крысиным парком, однако на месте крыс должны были оказаться люди, участвующие в ролевой игре «заключенные и охранники в тюрьме». Идея состояла в том, что заключенные в устроенной нами «тюрьме» будут в том же психическом состоянии, что и крысы в эксперименте с Крысиным парком. Конечно, мы не могли предлагать людям наркотики, но мы могли расспросить их о самочувствии и получить представление о том, благоприятен ли их психологический настрой для употребления наркотиков. К сожалению, этот эксперимент ничего нам не дал… Мы вернулись к исходной точке.
Но как мы могли бы провести с участием людей эксперимент, похожий на эксперимент с Крысиным парком, не нарушая по отношению к нашим испытуемым законов или этических норм? Постепенно я начал осознавать, что история уже провела множество естественных экспериментов вроде тех, что были мне необходимы. Их результаты пылятся в книгах и ждут, пока их кто-нибудь проанализирует.
Вот лишь основные факты, найденные мной в рамках изучения истории Западной Канады, где я проживаю. При этом очень похожие исторические данные могут быть найдены в истории множества стран.
В 18 и 19 веке английская колониальная империя завоевала сотни коренных племен в Западной Канаде. Коренные жители обитавшие на захваченных территорий были перемещены в очень маленькие резервации, что полностью разрушило экономический базис их культур. Детей отбирали у родителей и посылали в «школы-пансионы», где их должны были обучать культуре белых, чтобы они могли ассимилироваться. Детям было запрещено разговаривать на своем языке и встречаться с незнакомыми людьми в их собственных сообществах, когда они наконец возвращались домой.
Конечно, до колонизации у коренных жителей было множество серьезных проблем, в том числе частые племенные войны с захватом пленных и превращением их в рабов. Психические болезни, психологические проблемы и эпидемии периодически случались в этих племенах и до начала их колонизации. В принципе, у коренных жителей были все те же проблемы, что и у их английских завоевателей, кроме одной. У них было так мало проблем с фармакологическими зависимостями, что, изучая письменные и устные истории, в это даже сложно поверить.
Но как только коренные жители были колонизированы, алкоголизм стал практически повсеместным явлением. Были целые резервации, где фактически все, начиная с подростков и кончая взрослыми, оказались зависимы от алкоголя или наркотиков, либо же были в «завязке». Подобные сегрегации существуют до сих пор. Зависимость не ограничивается одним только алкоголем. Как правило, она выражается в целом спектре зависимостей, которые можно найти повсюду в обществе: наркотики, телевизор, азартные игры, интернет, дисфункциональные любовные отношения итд.
Поначалу английские поселенцы объясняли универсальный алкоголизм коренных жителей историями об их генетической предрасположенности. Они говорили: «Индейцы просто не могут удержаться от выпивки», и пытались решить эту проблему строгими ограничениями распространения алкоголя. Это не сработало и сегодня большинство людей уже не верит в байки о генетической предрасположенности.
Так почему же повсеместная зависимость поражает колонизированные народы в Западной Канаде и по всему миру? Можно провести некоторые параллели между проблемой колонизированных человеческих существ и крысами в эксперименте с Крысиным парком. В обоих случаях имело место незначительное потребление наркотиков в естественной среде обитания и повсеместное, когда люди и животные помещались в окружающую среду, приводящую к социальной и культурной изоляции. В случае с крысами социальная и культурная изоляция была результатом помещения их в одиночные клетки. В случае коренных жителей социальная и культурная изоляция была следствием разрушения основ их жизни: утрата родной земли, разрушение семей, запрет на изучение родного языка, запрет на основные религиозные церемонии (потлач и обрядовые танцы в Западной Канаде), дискредитация традиционных медицинских практик и так далее. В этих условиях и крысы и люди начинают потреблять доступные им наркотики в очень больших количествах. Морфин для крыс, алкоголь для людей.
В обоих случаях колонизаторы или экспериментаторы, предоставляющие наркотик, объясняли такое его потребление в состоянии изоляции физиологической предрасположенностью людей или крыс. В обоих случаях стремление к наркотикам становилось непреодолимым в условиях, когда естественно социальное существование оказалось разрушено.
В случае коренных жителей Западной Канады исторические данные полностью подтверждают тот факт, что простая генетическая предрасположенность к алкоголю вовсе не была причиной опустошающей эпидемии алкоголизма. Вот несколько основных аргументов.
1. В тех случаях, когда алкоголь был доступен коренным жителям, но при этом их культура не была разрушена, они просто инкорпорировали алкоголь в свои собственные народные традиции без каких-либо тяжелых последствий. Люди выпивали, иногда выпивали сильно, но масштабного алкоголизма не возникало.
2. В случаях же, когда коренные культуры были разрушены, но алкоголь не был доступен, коренные жители демонстрировали большое количество симптомов, ассоциирующихся с массовым алкоголизмом – даже если они никогда его не употребляли. Другими словами, люди переставали заниматься продуктивной деятельностью и заботится о своих семьях, они концентрировались на подражание манерам английских захватчиков и тратили свое время на безделье. Преступность и детская беспризорность становились проблемами там, где раньше этого никогда не случалось. И алкоголь не был причиной всего вышеперечисленного.
3. Мы знаем, что коренные жители, чья культура оказалась разрушена, подвержены всем зависимостям белых людей. Если допустить, что у таких индейцев была генетическая предрасположенность к алкоголизму, то необходимо будет признать, что у них есть такая же генетическая предрасположенность к наркомании, телевидению, азартным играм, интернету и дисфункциональным любовным отношениям.
Но если алкоголь сам по себе не был причиной алкоголизма коренных жителей, то что же их подтолкнуло к нему? Огромный плюс исследований человеческих существ по сравнению с грызунами заключается в том, что люди часто с удовольствием отвечают на наши вопросы. Коренные жители с большим красноречием описывали тоску от своего существования вне традиционной культуры и социальных связей. Они рассказывали, как пьянство помогает им временно преодолеть страдания, даже если в итоге оно ведет к саморазрушению.
Сейчас, когда я смотрю на изображения наших крыс в клетке, мне кажется, что я обнаруживаю в них что-то схожее со страданиями и яростью коренных жителей, описывающих, как их культура была уничтожена. И все же далеко не все со мной согласны. Некоторые считают, что крысы непостижимы нашему познанию.
Нельзя ответить на аргумент о невозможности узнать чувства крыс, поэтому я больше никогда не возвращался к экспериментам с грызунами. Вместо этого я выискивал все больше параллелей в литературе о человеческой истории и антропологии. Эта работа до сих пор еще не закончена. Параллелей между людьми всех рас и множества культур более чем достаточно.
Когда я говорю с зависимыми людьми, неважно, зависимы ли они от алкоголя, наркотиков, азартных игр, интернета, секса или чего-то еще, я всегда сталкиваюсь с людьми, у которых нет приемлемой социальной или культурной жизни. Они используют свою зависимость как способ справиться с потерянностью – как выход, как обезболивающее, как заместитель полноценной жизни. Все больше и больше психологов и психиатров сообщают об аналогичных наблюдениях. Возможно, именно наше фрагментированное, мобильное, постоянно меняющееся современное общество приводит к социальной и культурной изоляции очень большого числа людей, просто их клетки невидимы для нас.
Когда рассматриваешь вопросы зависимости с точки зрения Крысиного парка, создается впечатление, что сегодняшняя волна разнообразных зависимостей является прямым следствием нашего гипериндивидуального, гиперконкурентного, безумного и охваченного кризисами общества. Общества, которое заставляет большинство людей чувствовать себя в социальной и культурной изоляции. Хроническая изоляция заставляет людей искать утешение. Они находят временное облегчение в зависимости к наркотикам или любой другой из тысячи других вредных привычек. Зависимость позволяет им убежать от собственных чувств, притупить собственное сознание и заместить хоть чем-то отсутствие полноценной жизни.
Пока еще слишком рано говорить об убедительности взгляда на зависимость с точки зрения Крысиного парка, но уже сейчас мы можем быть уверены в том, что старая теория зависимости, воспринимаемой как проблема, вызванная исключительно аддиктивными наркотиками, чересчур проста. Огромное количество денег по всему миру спущено на исследования и разработку лечения, основывающегося на идее о том, что аддиктивные наркотики являются единственной причиной зависимости. За прошедшее время одна не слишком большая проблема зависимости успела глобализоваться. Более того, сегодня совершенно ясно, что наркотики и алкоголь – всего лишь элемент куда более масштабной картины проблем, связанных с зависимостями.
Безусловно, сегодня наступило время освежить подходы к теории зависимости. И у меня есть предчувствие и надежда, что Крысиный парк может стать для этого отправной точкой.
Брюс К. Александр
Профессор университета Саймона Фрэзера
Профессор университета Саймона Фрэзера
