Психопродукция

[Fgoop]

Дальний Осмос
Я прогуливаюсь по пруду, заваленному разобранными деревянными домиками, мебелью, телевизорами, компьютерами, холодильниками и электропроводкой. Я проваливаюсь, тщетно стараясь ухватиться ЗА, в липкую мутную жижу, состоящую из моего лица в тысячах его выражений. Я снова целую тебя, и хорда в моей спине отделяется и падает в океан, чтобы уплыть навстречу улыбающейся луне, под звёздами и Сатурном. Я сижу на скале, парящей в воздухе, перед громадным зеркалом, выступающем из воды, и вижу только быстрые нечеловеческие тени в его глубине. На моей шее синий камень, и моя грудь, кажется, сейчас разорвется. Там, в самом центре, где грудина – бежевый диск. Его края вшиты в кожу, а из середины выходят две серебристые трубки. Одна из них подключена к книге чёрного переплёта, которую я держу в левой руке. Обложка книги шерстистая, и она шевелится, когда книга дышит. Я читаю в лунном свете, про людей и города, про истину, смех, и причины. Я читаю про нас, встретившихся однажды, вне времени, и живущих сейчас тысячи раз, рядом, чтобы вспомнить то, главное – для чего мы договорились сюда попасть. Прятки в детском планетарном саду закончились, и я жду скрипа с той стороны зазеркалья. Литературные персонажи, фильмы, которые я прокручиваю себе на облаках. Обломки того, что считало себя Я, облепленные медузами памяти. Вторая трубка тянется ввысь, в послелуние. Там сидит белое существо, покрытое перьями, с мерцающим кристаллом вместо головы, и потягивает из неё Маргариту. Сейчас я хотел бы пройтись под солнцем по юной траве, держа тебя за руку, и видеть, оглядываясь назад, миллионы парящих в воздухе глаз, похожих на павлиньи перья – наших иллюзий, не названных в начале, до истока. Я слышу скрип, и к существу наверху подходит мама. Она громко плачет, и я вспоминаю, как мы с тобой бежали по улицам, в жизнь, когда ты не была ей, а я – им, и смеялись в лица прохожим. Как просили безумия у укоризненно смотрящих на наши игры. Как я лежал у тебя на руках, завёрнутый в пелёнки, и твоё лицо, заполняющее собой всё, с чем то, словно бы втекающим в меня из огромных, искрящихся твоих глаз, говорило – просто будь счастлив. Как не было горя и страдания, а только удивление перед огромнейшим миром, и радость от возможности его исследования. Когда не было времени и пауков, сплетающих его паутину, а фрустрированные чувства не превращались ночами в насекомых, грызущих переулки души. Информационные матрицы, собирающие информацию для главного, выплёвываются ими в трубку, проникают в мой нагрудный диск, он начинает светиться и вращаться. Я вспоминаю, как я собирал мир, выныривая по чьему-то желанию из пустоты, и скорость пространств, когда я путешествовал сквозь молекулы и звёзды. Я снова думаю огромной цветной структурой, похожей на ДНК из лего, и когда меня спрашивают – перестраиваю само пространство в попытке ответить. Я долго говорил по телефону, и мы учиолись с тобой в одном классе. Знаешь, недавно я снова стал бояться темноты. Я вижу себя сидящим за столом при свечах, и, в сотый раз, как уже было ни в одном перерождении, строчащим письмо в своё детство. Волны появляются на двери, перед которой я стою, и очень боюсь войти.
13.10.11
ФАНТАЗИЯ.
Город на острове посреди океана пустоты, состоящий из антресолей и глазниц фар эонов. Наполненные полностью полости,волшебством,вызывающим аддикции. Небоскребущие замки, прорастающие солью для ванн. Сотканными нежными лилиями, возникающими в сумраке запаха, мы вклеены к воздух супермаркета ванной мебели. Связи и страждущие камни шепчут нам об избранных и их путях. Всё выражается, всё чудесатее и страньше. Гдетка ведёт лунное детьмо под подошву старого ботинка. Надпотолок, в которой смотрит, напившись журавлиного морса пылинка – моя душа, принёсшая клятву лететь, чтобы узнать - как же глубоки кроличьи лёгкие. Любовные раки, семейные берега, стирающая ветвящийся шёлк впредь моего взора кисельная барышня. Здороваюсь с ней, смотря в разные глаза, отвечая серебряным волосам. Держу за руку, правившую миром, широкими шагами убегаю в прекрасное, потому, что другое, далёко. И есть только небо, истекающее вечностью на пороге ночи и зимы. И грушевидный бог,летящий сквозь темноту,чтобы протянуть за собой через пространства связующую нить дней. Приближаюсь к отаре стеклянных овец, разбиваемых на шахматном кубе хвостами последнего дракона. Хуебородый серебрянный дождь рассекает время и смерть на четыре неравные половины. Выпить знание в чертоге бесплотного плена. Открыть глаза — и вот ты уже на качелях,набираешь слова в замороженные губы, чтобы выпустить их по ступеням полутонов, навстречу небу, снегу и ветру, воем и песней вневременья, отданной жизни под сорокаватным лунным дождём. Пустыня забытых снов,там, где дети, забредшие с тропинок в никуда, которых нельзя ни понять, ни полюбить, ни уничтожить, церемониальной процессией несут дары сидящим на вселенских качелях. Успех, обещанный насаженному на вертел пеплу, как ответ за мир во всём мире. Кругодверь воздуха, перед которой две девочки в белых леопардовых шкурах удовлетворяют свои желания хвостами мантикор, где на стенах я вижу все свои ошибки. Спиральная галактика тягостно-медленно вращается над нагревателем электрической плитки, пляски с китами вместо головы кулинара отвечают нежной скорби от невозможности просветления. Двадцать пять жидких зеркал, отражающих только тени, под когтями всезнающих кошек, которыми они тысячелетия царапают пустоту — в тщетной надежде прорвать рамки, чтобы слиться с божественным сфинксом, в который они превращаются и тут же об этом забывают, на каждой орбите вращения s-электронов вокруг краюшки света. Предначертанные чёрными чертями пляски винила вокруг костров, наполненных их отсутствием. Гибкий и скользкий язык язычницы, вырванный вместе с покрытым землёй отростковатым корнем старается заползти мне в мозг, вырвавшись из плена ушного лабиринта, в котором он упорно и бессмысленно двигался к его центру, сгибаясь, как гусеница, волоча за собой длинный одинокий саксофон. Синкретические деревья, растущие из моей головы, беспринципно тянутся к таинственным звёздам. Отражения огней в чёрной прозрачной воде,где плещется наполовину девушка,наполовину морской конёк, расчёсывает волосы гребнем железного ствола, поливает себя потоками красного света. Миры внутренние, миры двоих, миры группы,мир человечества - с каждым последующим уменьшается степень открытости дверей. Чебурашка — внебрачный сын Одина. Он похож на сдвоенную руну вуньо- отражение,если смотреть на него с боку. И означает радость. Лестница в небо — не только в небо, смотря с какой стороны посмотреть. Если с Неба — она же лестница на землю. Погребёнок, перекатывающий за валиком щёк мятную жевачку луны.
27.01.12
Грани и Границы.
Пыль миров в волосах, пушистый чёрно-белый хвост событий. Фаллос пульсирует, двигаясь во влажной йони, руки бегут по телу, от кожи губ отрывается и падает вниз стон. Любовики разыгрывают передо мной все возможные сцены человеческих отношений, трагедий и наслаждения, олицетворяя тот принцип, что лежит в их основе. Проходит Майя, бросив на меня — на них, на меня — на них взгляд глубоких глаз, и по спине поднимаются колонии мурашек, к затылку. Отшельник, отрекшийся от мира, улыбается ей уголком рта. Сахарная кукла, идущая искупаться в океане. Неповижность, из которой исходят все движения. Океан. Волны на его поверхности — силы, создающие творение. От удара нескольких волн друг об друга от массы воды отделяются капли, повисают на мгновения в воздухе, осознавая свою индивидуальность и отделённость, чтобы опять соединиться с океаном. И я — тот ветер, что вызвал перводвижение. Бог, игряющий в прятки с самим собой, режиссёр великой драмы, играющий все роли в ней. Та капля, что решила не возвращаться и растворилась в воздухе. Ты подходишь, проводишь рукой по щеке (моей?своей?) и водишь пальцем с красным ногтем по холографической карте. А в твоих зрачках полыхает ад — инфраструктура феноменальной вселенной, обеспечивающая её комфортное существование. Я ласкаю мокрыми от страсти руками притягивающие формы пустоты, я проникаю за полярности архетипов. Колыбель опускают в могилу и заваливают влажной чёрной землёй. Я там - словно слон в подсудной лавке. Главная игра, из которой соткана вселенная — это секс. Интимные отношения зеркала в темноте со своими отражениями. Цирроз моего нарциссизма. Грани. Границы. Я, наконец, пригласил самого себя в гости и накрыл на стол. И сказал себе: знаешь, я так себе нужен. И в ответ — чем мы с собой можем быть. Косматый взъерошенный космос. Я обшарил его и запустил в расплетённую корзину, в которой, как черти в тихом опыте, развелись опарыши. Одиночество нейлона, сочащегося временем из-под моих пальцев. Трансперсональные переживания искусственного интеллекта.
12.12.13
Бог спрятал себя внутри себя самого. И там оказалась дверь, открывая которую, могущий существовать наблюдатель увидел бы лишь окончание процесса её закрытия.