Сейчас

[Anton S]

психонавты должны размножаться спорами
а так оно и есть, походу

[Zed Colori]

психонавты должны размножаться спорами
а так оно и есть, походу

А торчки усиками !

[Combichrist]

Пойду на поле, грибы позвали, хотя с такими болтами блять... )))

[OnlyMyDeath]

Пытаюсь найти трип-репорты по бромо-драгонфлаю и собираюсь заказать в ближайшее время.
Так же спрашиваю знакомых, кто не против попробовать эту жесть.

[000]

нашел его вот тоже на марках, жду ответа от продавана, но тема на легалбз за этот магаз не очень ровная какая-то. Змеюка, в порохе где видел? Кинь ЛС, если вдруг.

[xpansion2]

ох...радостное событие у меня...Денежки появились :rolleyes: так что сегодня загляну в гости ;-) к дядюшке Метрофану ;-)

[alexalkom]

Ох ребята, ребята, ребяяяяятушкиии...

[K-II]

Ох ребята, ребята, ребяяяяятушкиии...

Видимо денюшки уже пропали.... :s mile:

[xpansion2]

нашел таки я гликодин, причем втой же аптеке, что и всегда сиропы беру...там целая полка им заставлена, не меньше 30-ти штук одного глика пока что один на проверку взял

[xpansion2]

да уж, по вкусовым качествам туссин не сравнится с гликодином. его теперь тоьлко брать буду, ибо дешевле гораздо

[xpansion2]

надо было глика брать больше :s ad:

[Капалабхати]

вход в тусиай, не блевануть бы))

[xpansion2]

не говори об этом. мысли материальны...тем более я щас сам туссин пью

[Объект]

был вход муската в меня. не блеванул)

[xpansion2]

еще один..ну что вы ребята, прям как маленькие

[xpansion2]

вот так блять я таки блюванул..правда совсем чуть-чуть...это то того. что наголодный желудок пью. Слюна вырабатывается усиленно, она и изволида выплеснуться. хорошо, что на пакет. Гликодин, вроде, остался внутри

[Объект]

у меня наоборот на пустой желудок лучше идет, стараюсь перед трипом день не есть

[000]

посмотрел Блуббери под щипоткой триптаминов, фильм отличный.

[Капалабхати]

ким-ки-дука хочу глянуть только то что еще не видел

[Flashback]

Пью пиво, курю ляпки)))

[Dim-ch]

После тусипи-ночи провёл маму на работу, наслаждался растениями, солнцем, разговором и остатками визуалов) Прогулялся, собирался сразу пойти в посадку искать мухоморы и просто погулять, но стимуляция закончилась. Так что отдохну пару часов и в путь =)

[OLNI zen-!]

подогнали два колеса циклодала по 0,5 вот думаю!от двух что, нибудь интерессное будет??очень давно юзал циклу по 0.2 и вроде штук шесть уже и не помню какие там дозы нужны?????

[curtis]

Будет конечно,особенно фирменная фишка всех холинов,гребаный комок слизи в горле и состояние как у контуженного.А в плане глюков можешь понаблюдать бегающих прозрачных насекомых,сдвигающиеся стены,чей то пиздеж на заднем плане и прочую тупую хуйню как по мне они не стОят таких побочек.

[OnlyMyDeath]

Жду нбом и думаю, куда можно будет трипануть уютненькой компанией из трех человек под бомом и ТГК.

[MAXHO]

наварил мухоморов.
5 шляпок. 2 больших, 3 маленьких. выпил половину. посмотрим, что там будет

[LSG]

я ж говорю, мухоморщик.
не сушили перед?

[MAXHO]

неа. не успел. они, сцуко за три дня чахнуть начали. принял форму размуной слизи, поэтому и пришлось варить.
сейчас прёт, но как-то странно. икается и пердится. ну ещё тошниловка и кривкус тригана во рту.в
во-во, вроде блевота попёрла.
опять буду блевать и сметься

[Sulfuric Acid]

валяла своего обычного дурака
в итоге напереводилось

Охранники открыли ворота, и мы покинули лагерь. Украинцы сказали нам, что мы не будем возвращаться туда, что мы идём на работу в лес.
Вскоре мы оказались на железнодорожной станции Треблинка. Десятки трупов валялись на платформе и вдоль дорожек, очевидно, они были убиты накануне. Сопровождая всё криками и ударами прикладов, нам приказали грузить трупы на вагон-платформу. Мы работали бегом, без минуты покоя. Те, кто не мог работать или работал слишком медленно, были избиты прикладами. Позднее двое охранников приказали мне и троим мальчикам следовать за ними. Мы спустились с платформы и пошли к каким-то густым зарослям. На нашем пути мы должны были пересечь мелкий ручей. Не в силах больше контролировать себя, мы опустились на колени и пили большими глотками, пока охранники не направили винтовки прямо на нас.
За ручьём мы увидели два тела, по-видимому, тех потенциальных беглецов, которым удалось убежать настолько далеко, насколько они смогли, прежде чем их подстрелили. Один из них, мужчина средних лет, по-прежнему сжимал горсть банкнот, остальные были разбросаны вокруг него. Он, видимо, пытался откупиться от своего убийцы, но взятку на этот раз не приняли. У того, кто поймал его, не было никаких проблем с тем, чтобы взять его деньги и мешочек с ценностями, а затем убить его. Один из нас узнал его, это был Ниссим Розенбаум, обеспеченный варшавский торговец, который родился в Лозице и вернулся в свой родной город вместе со своей семьей, когда началась война. Мы оттащили два трупа к вагону и загрузили их в него.
В дополнение к телам, там были расчленённые ноги, руки, кисти и другие части тел, лежащие между железнодорожными путями. Нам приказали также загрузить их на вагон-платформу.
После того как мы закончили нашу работу, нас отвели обратно в лагерь. После того как мы сгрузили тела, мы присоединились к другим работникам. Позднее я выяснил, откуда взялись эти расчлененные тела: люди, которые спрыгнули с поезда, спрятались под вагонами, но были слишком усталыми, чтобы идти дальше. Когда поезд тронулся, они упали и были раздавлены его колесами.
На следующий день, 29 августа, я отметил неделю, как я оставил Лозице. Этим утром я услышал, что у главного входа в наш барак работают люди, и обнаружил, что они заколачивают его гвоздями. Я понял, что нам придётся отказаться от убежища; если бы мы остались там, мы умерли бы от жажды. Юлке боялся уйти, потому что была заметна повязка на локте, так что он остался бы в любом случае. Когда я вышел из барака, моей первой мыслью было искать моего брата. Я надеялся, что он все еще был в живых. Я посмотрел вокруг, выискивая кого-нибудь, кого я знал. Мой взгляд упал на Гедальи Розенцвейга, моего друга из Хедера и сына строителя Шая. Моя внешность изменилась настолько сильно, что Гедальи не узнал меня, и я должен был сказать ему, кто я. Он сказал мне, что только семь человек из лозицкого транспорта были еще живы, и повел меня к ним. Все они были назначены на сортировку одежды, и носили красную нашивку на штанах.
К сожалению, ни один из них не знал, что случилось с моим братом. Двое из семи спрятались у меня в бараке: Якоб Мюллер из Влодзимежа (на Волыни) и Майкл Фишман, родственник семьи Голдштейнов, из Бяла-Подляска. Они сказали мне, что три дня назад немцы выбрали пятьдесят человек на роль рабочих, а затем убили всех остальных.
Всем сортировщикам одежды выдали красный треугольник, который нужно было пришить или прикрепить булавкой на правую штанину. Они позвали группенфюрера - начальника группы - тяжелого, солидного мужчину, "Wiener Fleischer" (венский мясник). Я думаю, что его настоящее имя было Зингер. В качестве специального жеста они не убили его жену. Гедальи нашёл кусок красной ткани среди тряпья и прикрепил его на мои штаны английской булавкой. Перед закатом я пробрался в закрытые помещения барака, где должны были собраться "легальные" или "специальные" рабочие. Подошел эсэсовец и начал перекличку. Он пересчитал нас и обнаружил слишком много людей. Со списком в руках, человек ходил взад и вперед, разыскивая виновного. Когда он спросил, как меня зовут, я ответил: "Гедальи Розенцвейг". Он нашёл имя в списке и пошел дальше. Он наткнулся на еще одного подозреваемого, и также спросил его имя - но прежде чем он получил ответ, его позвали. Пользуясь случаем, я пошел в казарму и спрятался под тряпье, которое ранее принесли рабочие. Группенфюрер закончил перекличку. Когда рабочие вошли, я вздохнул с облегчением: я был еще жив. Но никто не мог знать, на какой срок. Мы жили не только изо дня в день, но с минуты на минуту. Боль в правой части тела и руке стала невыносимой.
В ту ночь я лежал в грязи рядом с Гедальи. Я не мог заснуть, потому что на твердой земле мне не удалось найти удобное положение, которое могло облегчить мои страдания. Все мое тело болело, любая поза была пыткой. В лучшем случае, мне удалось немного подремать.
Другие рабочие были почти закончили с работой по очистке платформы от трупов. Некоторые тела лежали там в течение десяти дней и находились в полуразложившемся состоянии. Вооруженные охранники патрулировали нас. Эсэсовцы выбрали нескольких из нас, тех, кто остался, и повели их к краю огромной кремационной ямы. Там жертвам приказали раздеться и встать лицом к яме. Затем они были расстреляны. Сначала каждой из жертв пришлось тащить тело своего предшественника в яму, а вознаграждением за это, когда он вылезал, была пуля. Любому, кто умолял оставить его в живых, приказывали лечь на землю и страшно избивали его перед расстрелом. Большинство из этих людей, однако, стало слишком равнодушными для того, чтобы просить пощады, зная, что добродетель ушла из мира. Жестокие и беспрепятственного убийство стало настолько обыденным, что любой немец или украинец мог убить в любое время. Я не помню ни одного случая, при котором человеку, выбранному наугад таким образом, было разрешено жить даже короткое время.
Прошло несколько дней без транспорта. Рабочие очистили платформу, посыпали ее пеплом, и вплели свежие ветки в забор. Но в воздухе висел запах обугленных трупов. В бараке по ночам мы поддерживали друг друга морально, пытаясь истолковать изменения как признак того, что испытание близится к концу, и наше освобождение не за горами. Пожилые работники ссылались на отсутствие эшелонов и работы по очистке по приказу эсэсовцев как на доказательство того, что скоро лагерь посетят для расследования бригады Красного Креста из Швейцарии. Некоторые пошли еще дальше и утверждали, что самолеты союзников бомбят немецкие города, потому что немцы убивают невинных людей. Мы хотели верить, что мир тем или иным образом реагирует на массовые убийства. Эти пророчества, безусловно, укрепили нашу решимость. Другие не разделяли наш оптимизм, хотя некоторые из этих реалистов вешались каждую ночь. Рабочие уносили их тела в первой половине дня.
Однажды пятеро офицеров СС, которые не были частью регулярного отряда лагеря, нанесли в Треблинку визит. Их сопровождал офицер из Треблинки, которого мы прозвали "Лялька", по-польски «кукла». Он, видимо, проводил им экскурсию по фабрике смерти. Несколько минут спустя, когда мы занялись сортировкой одежды, подошли двое охранников и отобрали меня и других членов группы, всего сорок человек. Один из охранников приказал нам встать в стороне и выстроиться в колонну. Когда люди подчинились, я ускользнул и присоединился к тем, кто не был отобран. Я до сих пор не знаю, что побудило меня сделать это. Сорок отобранных повели в сторону ямы. Примерно в пятидесяти ярдах от последней ямы охранники сказали им раздеться. Шестеро из них получили приказ подойти к яме, где ждали эсэсовцы, и встать перед ней. По приказу Ляльки они были расстреляны в затылок. Затем каждый убийца ногами столкнул свою жертву в яму. Следующую группу из шести человек постигла та же участь. Резня продолжалась до тех пор, пока последняя жертва не была убита. Никто из них не просил пощады.
Молодой немец, которого мы называли Лялька, был особенно красивым и элегантным человеком - всегда аккуратно одет, чисто выбрит, в блестящей обуви. Никто и никогда не догадался бы, какой зверь притаился за красивым фасадом. По сей день я не могу понять, как люди, которые, должно быть, имели нормальных родителей, дома, жен и детей, которые ходили в школу, а кто-то верил в Бога, могли творить такие зверства и возвращаться домой после "рабочего" дня, чтобы пообедать, поспать, и сделать все остальные свои повседневные дела. Я не могу понять, почему мы до сих пор хотели жить. Мои мысли, как у животного, были направлены только на одно: найти выход из этой западни.
Однажды вечером эсэсовцы разделили нас на разные рабочие бригады. Вместе с Гедальи Розенцвейгом меня послали присоединиться к команде в сорок человек. Каждый из нас получил метлу. Работая в паре, мы убирали в вагонах после того, как были выгружены все пассажиры. Теперь мы знали, почему немцы заставили нас чинить платформу: чтобы обмануть своих новых жертв, чтобы те полагали, что их отвезут в трудовые лагеря. Все слухи о международных комитетах были не более чем мечтами.
Первый новый эшелон прибыл на следующий день. Двадцать вагонов, каждый из которых охранялся эсэсовцем, остановились перед платформой. Поезд привёз людей из Варшавы, которые все еще выглядели относительно здоровыми, и, конечно, были в лучшем состоянии, чем в транспорте из Лозице. Погода стала более холодной; в вагонах было меньше народа. Немцы подталкивали пассажиров, чтобы те быстрее выходили из телячьих вагонов. Когда они подчинились и выбежали, рабочие очистили всё после них. Всех, мужчин, женщин и детей, быстро затолкали в барак, где им приказали раздеться, оттуда их погнали непосредственно к газовым камерам. Пустые вагоны были отбуксированы со станции. Как только все новички закончили раздеваться, немцы стали подгонять рабочих, чтобы те унесли их одежду, вещи и обувь как можно быстрее, и отнесли их на площадь позади длинного барака. Некоторое время спустя прибыл локомотив, тащивший еще двадцать вагонов. Мы повторили этот процесс с остальным эшелоном.
Новый эшелон остановился у платформы на следующий день, но к тому времени мы стали более искушёнными. В момент, когда останавливался каждый поезд, мы начали действовать и передали наши мётлы некоторым из вновь прибывших. Мётлы доказывали, что они были рабочими, а мы, в свою очередь, были защищены красными пятнами на нашей одежде. Новички подмели вагоны, мы убрали мусор из поезда и бросили его в горящую яму. После этого новички смешались с рабочими-ветеранами и вернули мётлы. На поверке наши убийцы не смогли отличить "легальных" рабочих от "нелегальных". В разочаровании охранники расстреляли много людей из обеих групп.
Оглядываясь назад, я думаю, что немцы не заботились о тех или иных наших уловках. Уверенным, что мы все в конце концов умрем, им было все равно, кто таскает тела и сортирует одежду. Они заботились о тех из новичков, которые сказали, что они строители, потому что в то время они строили новые объекты для того, чтобы улучшить бойню и сделать её более эффективной.
Теперь эшелоны приходили каждый день. Один день был похож на другой, всё те же инциденты повторялись снова и снова. Однажды, когда я подметал внутри вагона, эсэсовец внезапно ударил меня кнутом, и приказал мне помочь женщине, которая была не в состоянии выбраться из вагона. Идея заключалась в том, чтобы показать жертвам, как здесь хорошо обращаются с больными. Затем он приказал одному из рабочих отвести женщину в лазарет для оказания помощи.
Новички действительно поверили, что больная женщина будет отведена в лазарет. Никто из них не понимал, что "лазарет" на самом деле – это просто гигантская яма, около тридцати ярдов в диаметре, всегда охваченная огнём. Они сажали больных и инвалидов на землю, на краю ямы, лицом вовнутрь. Ответственный за это эсэсовец ходил среди них и расстреливал их в затылок, а затем рабочие бросали их в яму. Некоторые из жертв еще дышали, когда их бросали в яму вместе с другими телами.
Яма была отделена от просторной области оградой из свежих сосновых веток, которые время от времени заменяли, чтобы скрывать "лазарет" от новичков до последнего момента. Через двадцать минут после того, как женщине помогли выбраться из вагона, мне сказали, что некоторые дети сидят на краю ямы, и там больше никого нет, потому что солдат СС ушёл на обеденный перерыв. Я собрал мусор и пошел туда. Я увидел, что женщина, которую я снял с вагона, всё еще дышит, сидя на краю ямы и испуганно глядя в горящий ад, на его содержимое: наполовину кремированные тела стариков и детей, смешанные с тлеющим мусором. Она пробовала встать, но ноги не держали ее. Она смотрела на рабочих, которые перемешивали тлеющие угли, остатки человеческих существ, чтобы они лучше горели. Рядом было около десятка детей, слишком маленьких, чтобы научиться ходить. Они не плакали - они, конечно, не понимали, что происходит. Они озирались, почти наверняка в надежде найти своих мать или отца. Позднее я узнал, что сразу после возвращения со своего обеденного перерыва, эсэсовец расстрелял их всех и приказал рабочим бросить крошечные тела в огонь. Из всех моих воспоминаний о том проклятом месте видение этих детей, несомненно, является самым худшим. Я вижу их лица, когда я вспоминаю Треблинку. Когда я пишу эти строки, больше, чем через пятьдесят лет после того дня, я все еще не могу преодолеть ужас.
Одним из вновь прибывших был молодой еврей из Варшаве по прозвищу "Цыган". Ему был не больше двадцати, когда он приехал, правя лошадью на телеге. Его работой было разграблять чемоданы жертв и собирать для немцев такие деликатесы, как какао, консервы, сыр и сушёная колбаса.
Однажды, когда Цыган засёк рабочего, прячущего конфету в свою одежду, он соскочил с телеги и потребовал, чтобы тот положил её обратно. Рабочий, новичок в Треблинке, не видел причин, по которым он должен был подчиняться приказам другого еврея, даже того, кто занимал официальный пост. Цыган начал бить его со своей повозки кнутом, но рабочий, не растерявшись, оттолкнул Цыгана к стене. Вдруг появилось трое солдат СС. Когда Цыган пожаловался им, они лишь начали насмехаться над ним. После чего Цыган, лакей убийц, ударил и убил беспомощного еврея. Эсэсовцы смотрели на это в невозмутимости, после чего приказали Цыгану послать двух человек, чтобы те отнесли тело в яму для сожжения.
Я нашел этот эпизод отвратительным. Я не мог отделаться от мысли, что мы должны убить Цыгана. Мы все хотели выжить, но не за счет других. В самом деле, каждый раз, когда мы передавали наши мётлы новичкам, мы уменьшали свою собственную перспективу выживания, но мы рисковали в любом случае. Я обсудил этот эпизод с членами группы, и обратился к ним с просьбой: "Если кто-нибудь найдёт нож в одном из этих чемоданов, принесите его мне". Я планировал подкараулить Цыгана в том районе, где он собирал свою добычу. Было бы легче убить его во сне, но он жил не с нами.
На следующий вечер перекличка выявила 200 дополнительных рабочих, хотя в тот день было много убийств. Это было связано с нашим обменом метлами и разными другими хитростями. Эсэсовцы приказали "нелегалам" назвать себя. Около шестидесяти человек сделало шаг вперед. Через несколько мгновений эсэсовцы приказали всем нам ложиться спать. На следующее утро они провели еще одну перекличку, и снова 200 дополнительным людям было приказано идентифицировать себя, и повиновались те же самые шестьдесят человек. Немцы отобрали еще 140 людей наугад и отвели их в газовые камеры. Якоб Мюллер был одним из них.
В тот день я услышал, что начальник немецкой кухни расстрелял Цыгана, узнав, что тот прятал деньги. В Треблинке, фактически, смерть была наказанием за такое преступление, за любое мыслимое нарушение. Любой еврей, который все еще был способен дышать, был преступником в силу самого этого факта, а тем более тот, кто нарушил правила. Член бригады в подробностях рассказал мне, что он видел, как начальник немецкой кухни отвёли Цыгана к яме и выстрелил в него на её краю. Мне было приятно слышать это, хотя я бы предпочел, чтобы он встретил свою смерть в руках одного из нас.
Самым главным вопросом на повестке дня была необходимость выяснить, куда направляется наш поезд. Мы знали, что он, вероятно, направляется к Малкинии, откуда поедет в Остроленку или Варшаву... или, может быть, в Седльце. Мы молились за последний вариант - конечно, потому, что там бы была наиболее близкая нам обстановка.
Когда в вагон проник луч света, мы поняли, что дверь не заперта. Оглядевшись, мы обнаружили, что некоторые узлы были убраны, в то время, как вагон стоял на станции Треблинка. Отсюда следовал вывод, что жители Треблинки и её окрестностей открыли дверь, чтобы использовать новые экономические возможности, создаваемые чудовищными схемами немцев. Я подошел к двери и осторожно выглянул. Поезд двигался по берегу, который пересекал равнинную, грязную область, покрытую низкой растительностью. Дальше, на горизонте, я мог различить зеленый лес и, там и здесь, силуэты отдельных домов. К сожалению, я не мог понять, где мы были, или в каком направлении мы ехали. Поезд продолжал медленно двигаться, по крайней мере, именно так мы это ощущали.
Подсознательно мы, возможно, думали, что чем дальше мы отъедем от Треблинки, тем в большей безопасности мы будем. Гедальи предложил нам спрыгнуть с поезда. Вокруг никого не было, утверждал он, и мы могли бы выбрать подходящее время и место. Такого удобного случая, возможно, больше не представится на нашем пути, сказал он. Майкл и я возразил: мы все еще находились рядом с Треблинкой, и не было сомнений, что железнодорожные охранники патрулировали этот район. Чем большее расстояние будет между нами и скотобойней, тем в большей безопасности мы будем, думали мы. Кроме того, мы не знали, где мы находимся.
Поезд начал замедлять ход. Мы, должно быть, приближались к станции. Мы быстро схоронились под кучей одежды, но в этот раз поближе к небольшому окну. Когда мы подъехали к станции, я выскользнул из-под одежды и прочёл надпись: Kosow Lacki. Это означало, что мы были рядом с Соколов, и, что важнее, направляясь к Седльце. Фортуна улыбалась нам, чувствовали мы. Возможно, мы победим обстоятельства, даже если они настолько против нас, и выживем в конце концов.

[xpansion2]

Sulfuric Acid а ты с какого переводишь, кстати? с немецкого, чтоли?

[Sulfuric Acid]

В основном, с английского. Немецкий я знаю плохо, но немного основы знаю, с него тоже перекатываю иногда. С эл. переводчиком это, сам понимаешь, легко.