Два преступления К.Г.Юнга - Бахтияров

Статьи и короткие литературные произведения, творчество на страничку и более.
Гость
Обратиться по никнейму

Два преступления К.Г.Юнга - Бахтияров

Сообщение Гость »

 
1.
Россия переживает настоящий юнгианский бум - несколько издательств соревнуются друг с другом в выпуске произведений великого психолога. Семинары, в которых используются интенсивные психотехники, как правило, интерпретируют и приемы, и порождаемую ими феноменологию в терминах аналитической психологии.
Архетипы
,
коллективное бессознательное,
основные персонажи бессознательной сферы -
Анима, Персона, Тень
и
Самость
, психологические функции -
ощущение-сенсорика, мышление-логика, чувствование-этика, интуиция
становятся элементами бытовой культуры. Все это, конечно, может только радовать, ибо в классике глубинной психологии только К.Г. Юнг представляет собой действенный и энергичный противовес фрейдовской версии психоанализа, деструктивное влияние которой на культуру ХХ века беспрецедентно. В отличие от психоанализа, разрушительные свойства которого стремительно возрастают (а терапевтическая ценность столь же стремительно падает) по мере удаления от географического, социального и этнического субстратов, для которых он был адекватен - по мере удаления от Вены, от “среднего класса”, от еврейской среды, Юнг безусловно, терапевтичен и адекватен повсюду - и в Европе, и в России, и в Индии.

Хотя он, конечно, небезобиден. Безболезненно воспринять его учение может только соизмеримый с ним ум. Доктрина Юнга - результат последовательного изучения и осмысление
границы
, разделяющей мир духа и его
изображения
. Только на этой грани и только в этом объеме, включающем в себя прилегающие к границе и
эти
, и
те
области - источник духовных истин и его отражение в психике, Юнг может быть воспринят адекватно. Для чуть более ограниченного ума он весьма двусмыслен и опасен. Не так опасен, как практика фрейдовского психоанализа, прямое разрушительное влияние приемов которой на духовную, культурную и творческую составляющие личности очевидно и неоднократно обсуждалось. Он опасен иначе – так, как опасны
прелести
в христианской аскетической и мистической практике.

Ум, еще более ограниченный, принимает Юнга с восторгом, но, проглотив опасную двусмысленность, опасную
противоречивость границы
, он проглатывает и яд, способный его в дальнейшем отравить. Беззаветно любящие Юнга творцы интенсивных психотехник зачастую поступают именно так.

Доктрина, описывающая двойственную реальность, неизбежно сама становится двойственной и двусмысленной. Двойственность, важнейшая черта юнговского учения, проявляется во всем - вплоть до постулирования двойственной природы архетипов и психики в целом.
[1]
Но двойственность необходима лишь на границе соприкосновения разнородных миров. По мере удаления от этой границы двусмысленность становится преступной.

2.
Прежде чем говорить о преступлениях К.Г. Юнга, мы должны выяснить, почему мы его любим.

Глубинная психология в целом, и психоанализ, как ее часть, повинны в главном сдвиге в человеческом сознании, происшедшем в ХХ веке - включению внешних по отношению к сознанию сил в состав человеческой психики, к своего рода “
усыновлению бесов
”. Все грязное, отвратительное, отвергаемое население темных дьявольских миров,
внешних
по отношению к сознанию, миров, с которыми верующий человек вел постоянную напряженную войну, вдруг было признано
своим
, внутренним,
родственным
. Неузнанным родственником сознания, который опознавался как
свой
в ходе психоаналитической процедуры. Воевать можно только с врагом, но отнюдь не со своим родственником, пусть плохим или порочным. Такого родственника надлежит если не любить, то хотя бы понимать и, по возможности, прощать.

Сначала “усыновление бесов” произошло в узком кружке поклонников и сторонников Фрейда со всеми полагающимися для такого события последствиями (невротическая отягощенность главных действующих лиц, конфликты и отлучения от психоаналитического движения многочисленных изменников, самоубийства). Затем процесс распространился на художественную, к тому времени уже ставшую богоборческой (явно или скрыто), интеллигенцию
[2]
. Потом появились культурно-политические проекты преобразования человеческой природы на основе психоанализа
[3]
. И, наконец, основные психоаналитические темы становятся достоянием широких масс.

В результате сначала были сняты табу, образующие жесткий каркас человеческой культуры. Сексуальность перестала регулироваться ценностными нормами. Темные и извращенные импульсы как законные обитатели бессознательного были уравнены в правах с социально и культурно приемлемыми. И вот в текстах законов и конституций к словам “имеет право независимо от расы, пола, вероисповедания” стали добавляться слова “и сексуальной ориентации”. Наконец, пришла пора подрыва фундаментального табу, основы всей человеческой культуры - табу инцеста. Abuse, насильственный инцест, стал темой телевизионных обсуждений, кинофильмов, завершающихся итоговым выводом о
естественности
этих проявлений человеческой природы. Культура перестала быть защитой от бесовского вторжения, наоборот, она породила механизмы привлечения демонов и механизмы их инфильтрации вовнутрь сознания.

Результат был бы совершенно безотрадным, если бы в процесс “усыновления бесов” не вмешалась юнговская аналитическая психология, и в тело глубинной психологии не вошли ее тексты и ее терапевтическая и трансформационная практика. Юнг придал статус внутренних обитателей психики,
родственников сознания,
не только демонам, но и богам. Мощности разрушительного вторжения бесов можно было противопоставить лишь столь же мощное культуросозидающее действие, действие, обратное по своему знаку тому, что было проделано психоанализом. Притязания грязного похотливого
Оно
были ограничены светлыми аспектами Самости и Анимы. Если бы не работы Юнга, человеческая психика, по крайне мере, психика европейского человека, стала бы главной базой демонов в мире. Теперь же она стала очередным полем битвы. Лучше война, чем полная капитуляция.

Несомненно, контроверза “Фрейд - Юнг” - одна из главнейших и определяющих историю культуры в ХХ веке.

3.
Заслуги Юнга перед европейской культурой не ограничиваются контрреволюцией в пределах глубинной психологии. Самое ценное и удивительное в Юнге, пожалуй, то, что он, в отличие от распространенной позиции современного психолога, исследует психические феномены,
отражающие
духовные истины, не подменяя последние и не редуцируя их до психологической проблематики
[4]
. Эта позиция корректно выдерживается во всех его произведениях. Более того, для ее поддержания и сохранения им разработан чрезвычайно своеобразный вспомогательный концептуальный и понятийный аппарат. Так, например, понятие
синхронистичности
, совпадения причинно не связанных между собой, но явно отражающих друг друга разнородных явлений, несомненно, из этой вспомогательной области. Это понятие ничего не добавляет к собственно психологическим аспектам работ Юнга, но поддерживает всю его концепцию как концепцию уже не психологическую, а метапсихологическую, превращая неявный, подразумеваемый или только обозначаемый дуализм в действенный инструмент.
Грань

реальности
и
изображения,
о которой мы говорили выше, становится тем самым полем осмысленных операций.

Юнга интересует
язык
, на котором адекватно высказывают себя духовные истины. Язык рациональных схем и дискурсивных операций отвергается им как не способный воспроизвести особые “свойства” этих истин, их
нуминозность
, их энергию и принудительность, и, самое главное, их потусторонность, трансцендентность для сознания. Пытаясь найти иной, адекватный Реальности язык, он обращается к начальному “алфавиту”, состоящему из “слов” - архетипов. Архетипы коллективного бессознательного - не запредельная реальность, но самое точное из всех доступных человеку ее описаний. Удержаться на этой двусмысленной грани почти невозможно, но в этом отношении Юнг безупречен.

Юнга
легко не понять
. Многие из его последователей и тех, для кого принципы аналитической психологии стали парадигмальными, отождествили язык описания (т.е. манифестацию и
переживание
архетипов)с тем,
что
описывается. Отсюда и распространенное смешение терапевтических и трансформационных практик (от ЛСД-терапии и холотропного дыхания до приемов направленной медитации) с реальным духовным опытом
[5]
.

С другой стороны, существует столь же сильный соблазн отвергнуть двусмысленность границы и с противоположной позиции. Даже такой проницательный мыслитель как Р. Генон не понял Юнга:

“Нет необходимости забираться дальше в исследовании традиционных доктрин, чтобы понять: когда речь идет о “нечеловеческом” элементе, то подразумеваемое здесь и принадлежащее, по сути к надындивидуальным уровням бытия не имеет ничего общего с фактором “коллективным”, который сам по себе не выходит за пределы индивидуально-человеческого, точно так же, как и то, что именуется здесь “отдельным”, и которое в довершении всего, уже в силу своего характера “подсознательного”, ни в коем случае не может открыть никаких других коммуникаций, кроме как с уровнем “подчеловеческого”.

Итак, мы сразу же распознаем здесь подрывную процедуру, которая состоит в том, чтобы, овладев некоторыми традиционными понятиями, каким-либо образом извратить их, замещая “сверхсознание” - “подсознанием”, “надчеловеческое” - “подчеловеческим”. Разве эта диверсия не опаснее в своем роде, нежели простое отрицание, и неужели кто-нибудь думает, что мы преувеличиваем, говоря, что она предуготовляет путь подлинной “контртрадиции”, предназначенной стать вместилищем той “духовности навыворот”, которая в конце нынешнего цикла “царства Антихриста” должна знаменовать обманчивый и преходящий триумф?”
[6]
.

Генону можно возразить, что Юнг действовал
внутри
“подрывной процедуры” психоанализа и нашел действенное средство противодействия ей изнутри - восстановление пропорций описания и описываемого, удержание на самой коварной из известных человеку границ. Инструментом становится двусмысленное использование в качестве термина слова “архетип”. С одной стороны, “божественные архетипы” принадлежат сфере теологии и метафизики, с другой - “архетипы коллективного бессознательного” становится прагматическим психологическим термином. Термин “коллективное бессознательное” не должен вводить в заблуждение. Коллективное бессознательное - совершенно иная реальность, нежели бессознательное и подсознание Фрейда. Все, что сказал Юнг на эту тему, сводится к тому, что язык слов недостаточен для описания запредельного, для этого существует данный нам от рождения язык архетипов. Их вместилище, “алфавит архетипов”, и называется коллективным бессознательным. Иначе нанести удар по “подрывной процедуре” было просто невозможно. Операция Юнга, в ходе которой он придал исходному понятию психоанализа прямо противоположное значение, является прообразом современных боевых информационно-психологических операций.

Пока еще никто на воспринял эти идеи Юнга в отношении “языка архетипов” как техническое задание.

Двусмысленный предмет исследования, двоемыслие исследователя, двойственное прочтение текстов хороши и адекватны лишь
в области границы
между поту- и посюсторонним. Как только мы перемещаемся от этой грани в посюсторонний мир, двоемыслие превращается в компромисс, а компромисс - в преступление. Упрощенная картина Мира и ограниченность идеологем являются благом для прямолинейных и целенаправленных, не располагающих опытом опасной двусмысленности, людей. Эта ограниченность позволяет им сохранить ясность сознания и адекватность оценок в нашем мире
изображений
. Однако для рефлектирующих натур особый опыт двойственности и двусмысленности, перенесенный в мир чистого изображения, порождает соблазн произвольного и изменчивого истолкования исторических процессов и событий. Сохранить двоемыслие
здесь
как инструмент эффективного понимания мира и не впасть в соблазн компромисса - поистине аскетический подвиг.
Двоемыслие границы
слишком легко превращается в двоемыслие оруэлловского “1984”.
[7]

Юнг был великим мыслителем, но не был аскетом. Двусмысленность юнговских эпистем отразилась и в двойственности его жизненных и культурно-политических позиций, отразилась неадекватно и печально. Увлекаясь Юнгом, не следует забывать о двух его преступлениях, напоминающих нам, что нет человека без греха, и слабость и недомыслие - удел почти всех живущих на Земле, не исключая и гениев.

4.
Оба преступления К.Г. Юнга связаны с германской национал-социалистической революцией, породившей много надежд и даже осуществившей некоторые из них. Едва ли в истории Европы найдется столь же насыщенный энергией и смыслом, взлетами, падениями, подвигами, заблуждениями и преступлениями период, чем 12 лет Третьей Германской Империи. Оценка Юнгом личности Гитлера как своего рода медиума, шамана и всей атмосферы Германии тех лет - атмосферы пробуждения и вторжения в сознание немцев их старых вытесненных в бессознательные области богов - давно уже стали психологической классикой:

“Секрет Гитлера двоякий: во-первых, это исключительный случай, когда бессознательное имеет такой доступ к сознанию, и, во-вторых, он предоставляет бессознательному направлять себя. ... Гитлер - это духовный сосуд, полубожество. Даже более того – миф ...

...Это буквально соответствует истине, когда он говорит, что если он на что-нибудь способен, то только потому, что за его спиной стоит немецкий народ, и, как он иногда говорит, потому, что он
есть
Германия... ...Власть Гитлера не является политической, это магическая власть.”
[8]

Как ни странно, из этого понимания выросли рекомендации Юнга, реализованные в истории с такой точностью, что создается иллюзия, будто он был наставником тех, кто реально принимает исторические решения.

Свое первое преступление Юнг совершил перед началом Второй мировой войны. На пике национал-социалистической революции Германия восстанавливает свои позиции в Европе. Многие западные политики озабочены развитием событий и предвидят большие потрясения сложившегося мирового порядка. В октябре 1938 года американский корреспондент Х.Р. Никербокер берет интервью у К.Г. Юнга
[9]
. Обсуждается смысл происходящих событий, их возможное развитие и методы управления ими. Юнг говорит:

“Как врач, я обязан не только анализировать, ставить диагноз, но и предложить лечение...

...Единственно, что я могу предпринять, это попытаться,
интерпретируя
голос, побудить больного вести себя с меньшей для себя самого и общества опасностью, чем если бы он подчинялся голосу без интерпретации.

Поэтому я полагаю, что в этой ситуации единственный путь спасти демократию на Западе - под Западом я подразумеваю также и Америку - не пытаться остановить Гитлера.Можно попробовать отвлечь его, но остановить его невозможно без громадной катастрофы для всех... Остается лишь повлиять на направление его экспансии.

Я предлагаю отправить его на Восток. Переключить его внимание с Запада, и более того, содействовать ему в том, что удержит его в этом направлении. Послать его в Россию. Это логичный
курс лечения
для Гитлера...

Никербокер
: Что произойдет, если Германия попытается свести счеты с Россией?

Юнг:
О, это ее собственное дело... Там много земли - одна шестая часть поверхности всего земного шара. Не будет большим уроном для России, если кто-то захватит часть, но как я сказал, никто никогда не преуспел в этом”.

Когда Юнг давал свое интервью Никербокеру, движение Германии на Восток еще не было предопределено <...> Поразительно не только непонимание, поразительно то безразличие к России, которое Юнг не позволял себе ни по отношению к Китаю, ни по отношению к мусульманскому миру. Юнг, как и большинство европейских мыслителей, совершенно не понимал Россию, равно как и не понимал ни сущности, ни форм, ни культуры, ни истории Православия. Вот что он пишет о Православной Церкви:

“Движение безбожия в России вообще-то не удивляет потому, что Греческая Православная Церковь стала, по-видимому, тождественной своим лампадам и иконам и нагромоздила обилие ритуалов и религиозного убранства. На Ближнем Востоке облегченно вздохнули, когда, освободившись от самих себя покинули курящуюся фимиамом атмосферу Православной Церкви и пришли к честной мечети, где возвышенное и невидимое всеприсутствие Бога не было вытеснено обилием подмен”
[10]
.

Это пишется о Православной Церкви в Византии, в которой к моменту “прихода к честной мечети” еще не затихли паламитские споры, о Русской Православной Церкви, которая дала непрерывную цепочку подвижников от Сергия Радонежского до Иоанна Кронштадтского, от заволжских старцев до Оптиной Пустыни, религиозных мыслителей, десятки имен которых стали хрестоматийными.

Этому есть только одно объяснение. Чтобы понять и заметить такого гиганта как Россия, нужно мыслить не ограниченными категориями Европейского полуострова Евразии, а категориями евразийских пространств. Территории государств соответствуют “объему” души их народов. Не неся в себе огромность и объемность сознания, Россия никогда не смогла бы создать величайшую в мире империю. Еще во времена Юнга Европа была компактна, сильна, опиралась на интенсивную историю и считала себя острием и единственным смыслом человеческой истории. Она была все еще эгоцентрична (недаром прямая перспектива в живописи - европейское изобретение) и представление о чем-то большем, более объемном, более сильном на Земле, чем она, находилось за пределами мыслимого для европейца. А рядом существовала несоизмеримая по своим размерам - и географическим и духовным - евразийская страна. Муравей не может увидеть слона. Европа, конечно, не муравей, скорее лев, но и для льва всегда есть нечто, неизмеримо превосходящее его своими масштабами.

Тириар говорил:

“Гитлер не был великим европейцем. Он был всего лишь великим немцем”
[11]

Мы можем сказать о Юнге почти то же самое - он был великим европейцем, но не великим евразийцем.

5.
Поразительная слепота наиболее проницательных европейских умов в отношении России (даже Р. Генон был слеп не только в отношении Юнга, но и в отношении России и Православной Церкви
[12]
) и европейское почти невротическое восприятия русских говорят о многом. Есть что-то чрезвычайно болезненное в этом “слепом пятне” Европы.

Если внимательно вглядеться в патетику национал-социализма, то создается впечатление, что Германия хотела превратиться Россию. Действительно, чего хотел Гитлер и его окружение? Большого Пространства, которого была лишена Германия и которое и представляла собой Россия. Он хотел вылепить из немцев гордый, воинственный, мужественный, преданный высоким идеалам народ - именно русские и являлись таким народом. Он хотел выработать специфическое отношение к государству как машине, воплощающей высшие задачи нации - этим русские и отличаются от многих других. Он хотел творчества новых форм - в России творческий потенциал всегда был в избытке. И, наконец, он хотел построить цивилизацию чистого волевого начала, идущую
против Хода Истории
.

И Россия, и Европа - цивилизации Воли. Но в России потенциал воли выше, чем возможности его адекватного воспроизведения в стабильных формах, чем его
оформление.
В Европе - наоборот, оформление, внешнее выражение воли господствует
над собственно волевыми аспектами.
Потенциал
внешнего
выше. Волевые импульсы вводятся в жесткое формальное русло, и потому с точки зрения тех культур, в которых
внешнее выражение подчинено воле
, европейцы выглядят более вялыми, скучными, подчиненными внешним стереотипам, инструкциям, ритуалам. Отсюда и жесткая
автоматика истории
Европы. Отсюда и идея
законов истории
.

Европейская история, при всей ее красочности, грандиозности и динамике, поразительно банальна по сравнению с русской. В Европе краткие периоды волевого существования надстраиваются над автоматикой истории. Волевые всплески - Лойола, Наполеон, Гитлер - могут быть, а могут и не быть. Государственная, общественная и этническая ткани при этом не разрушаются. Волевой период заканчивается и приходит сон воли, но ничего не меняется в Ходе Событий, направленности политической и культурной истории, планомерном развитии организованностей и структур.

В России воля надстроена не столько над автоматикой, сколько над Хаосом, и когда воля засыпает, наступает не скучный период автоматической жизни, а Смутное время - революция, крушение государства и т.д. Прямое, не опосредованное автоматикой, взаимодействие Воли и Хаоса, порождает чрезвычайно напряженные смыслы. Поэтому каждое крупное историческое явление в России наполнено глубоким мистическим смыслом. Третий Рим, Раскол, величайшая евразийская империя, коммунистическая инверсия исторической миссии - это больше, чем отдельные кратковременные исторические эпизоды. Независимо от их хронологической длительности они соизмеримы с длительностью жизни самой России. Их краткое историческое проявление - лишь про-
явление, обнаружение
постоянно существующего аспекта ее жизни. Потому эти события актуальны всегда, накал их истолкований нисколько не убывает с годами и столетиями.

У России есть только одно связующее звено с Европой - ее интеллигенция, промежуточное, транскультурное образование, которое само по себе могло бы быть образцом надстройки над разнородностью связываемых ею культур. Когда волевой тонус интеллигенции был высок, она порождала высокие синтетические продукты (примеров много – хотя бы славянофилы или специфический феномен русской науки), когда он падал, интеллигенция порождала патологические химеры. Мы можем наблюдать сейчас странные картины, сопровождающие ее окончательное разложение.

Интеллигенция возникла в России как представитель европейской регулярной автоматики. Потому она и выдумывала сказки об ущербности по отношению к Европе - будучи “агентом” регулярной автоматики, она не видела таковой рядом с собой и, вероятно, от зрелища Воли и Хаоса сходила с ума. Иначе не объя

Быстрый ответ

Код подтверждения
Введите код в точности так, как вы его видите. Регистр символов не имеет значения.
Изменение регистра текста: 
   

Вернуться в «Статьи»